Эдвард Радзинский - Я стою у ресторана - замуж – поздно, сдохнуть – рано! (сборник)

В девятнадцать часов началось торжественное заседание. Вышел главреж, читает мою речь – бойко читает, хорошая получилась у меня в прошлом году речь, культурная. Похлопали ему, и «сам» из президиума похлопал.

Затем дошла очередь до моей птичницы. Тоже, видать, наловчилась, стерва, читать речи. Без запинки чешет: и про связь наших трудовых коллективов – театра и птицефермы – и про распрекрасное соревнование инкубатора и театра, обещает дать больше яиц и птицы и чтобы мы в ответ дали больше хороших спектаклей. И тут, в разгаре моей замечательной речи, начинает птичница куда-то… ехать.

За ней трогается и стол с президиумом.

В безумии птичница, продолжая речь и дико ворочая глазами, уезжает в кулисы. За ней в кулисах исчезает все торжественное заседание. А к нам, к зрителям, вместо того стола заседаний выезжает гигантский, стол, уставленный яствами. Зал замер, а стол с яствами остановился и стоит себе.

Никто в зале не знает, что делать. Может, аплодировать надо, а может, наоборот – молчать? Молчим на всякий случай. А стол все стоит, на нем выпивка, закуски, а вокруг – пустые стулья… Жуткое дело, мираж! Я близко сидел – и севрюгу вижу, и лососинку, и икру, даже цвет икры различил: красный и черный. Всем насладился!

А в зале по-прежнему тишина. Из-за занавеса птичница мой текст чешет – то ли со страху, то ли вконец обезумела.

А я в кресле удобно так устроился и любуюсь себе столом. Надо же увидеть такой натюрморт: икорка поблескивает, лососинка с балычком свет источают, бутылки коньяка с этикетками импортными – стройные, элегантные…

Потом выяснилось, что это один молодой человек переусердствовал: он кулисы обследовал на предмет безопасности и рукоятку увидел. Спросил:

«Для чего?» Ему толком объяснили: это рукоятка поворотного круга. А он дотошный, решил проверить – и нажал!.. И пошел наш поворотный круг. Хотя другие товарищи говорили, что все было иначе: просто пьяный машинист сцены в люке своем заснул. А когда проснулся, увидел стол – и показалось ему, что он с ума сошел. Вот он рукоятку-то и врубил.

А мне все равно. Главное, я все это воочию увидел. И считаю это большим счастьем, как и всякую встречу с истинной любовью.

После рассказа «О любви к еде» объявили: «О любви жены к мужу». Кто-то попытался возразить, заявив, что эти два вида любви – одно и то же. Сей двусмысленный афоризм был отвергнут с негодованием… И все приготовились слушать рассказ о супружеских страстях.

– Итак, о любви жены к мужу… – начал волнующий мужской баритон.

Однажды ночью, в конце пятидесятых, мы здорово выпили с другом. Естественно, надо было добавить, но рестораны в этот час уже закрыты. Куда ехать? Ясное дело, на вокзал к таксистам: у них всегда водка. И вот тогда-то мой друг сказал:

– На хрена нам на вокзал? Айда к Вальке! (Имена я, естественно, заменяю.)

Приехали в какой-то переулок, входим в какую-то квартиру. Вижу: идет типичная пирушка торговых работников. В центре – красивая дебелая бабища, справа от нее – аккордеонист, слева – юркая, худая, некрасивая, большеглазая. Но через пять минут я понял: некрасивая да большеглазая держит стол, она здесь главная.

Это и была Валька.

Ну, сначала поддали мы с другом, а потом я уже совсем осмотрелся, огляделся. Гляжу: на стенах развешана куча удивительнейших фотографий. На одной – сам Вождь и Учитель. Причем без кителя, в одной рубашке, с детьми в самой неофициальной обстановке. На другой – опять Вождь и Учитель! И тоже чуть ли не в пижаме! Нигде никогда я не видел таких его фотографий.

Под утро выметаемся мы с другом ситным на улицу, а Галька… пардон, Валька… в дверях машет и орет моему корешу:

– Вот этого всегда приводи!

То есть меня: значит, понравился я ей.

Идем в весеннем рассвете. Спрашиваю корешка:

– Кто такая будет эта Валька?

А он только смеется:

– Это и есть главная Васькина женщина.

Все мы тогда знали, кто такой Васька. Отец и Учитель у нас был один, и сын Васька у Отца и Учителя тоже был один.

Короче, узнаю я Валькин телефон у друга моего – и на следующий же день к Вальке снова. И опять – веселье, аккордеон. И далее… Ну-с, далее пропускаю…

Но одну историю, которую она мне тогда рассказала (правда или нет, уж не знаю – дело пьяное), короче, вот эту самую историю, как я слыхал, так и перескажу.

Значит, Вальке слово.

«Васька любил меня одну. Все эти его актерки, пловчихи, певицы – тьфу! (Она сказала другое слово.) И что б ни случилось, с кем бы он ни был – все равно ко мне возвращался. Стучит посереди ночи: