Эдвард Радзинский - Я стою у ресторана - замуж – поздно, сдохнуть – рано! (сборник)

Задняя часть мастерской была отделена занавеской. За занавеской в тусклом свете фонаря толпились они – бюсты. Причем бюсты. исполненные в самом кондовом реализме… Эти были те, кто помогал безбедно жить нашим славным модернистам. Это были надгробные памятники…

Оба скульптора были очень популярны среди генеральских вдов. И когда некий защитник Родины покидал нашу прекрасную землю – скульпторы немедленно брались за поступавший заказ.

И выполняли на отлично…

Бюсты мерцали в орденах и медалях. И парочки, возникавшие во время бурного вечера и торопливо утолявшие свою симпатию в сладком полумраке среди бронзового генералитета, могли поразмыслить здесь о бренности жизни…

Именно здесь на скрипучем диване скульптор Л. начал полеживать с некоей высокой красавицей с роскошными формами. Встречались они по уважительной причине обычно днем – красотка была замужем…

И вдруг однажды пассия заявилась вечером Оказалось, ее посетило несчастье: умер муж, очень немолодой генерал.

Излишне говорить, что заказ на памятник получили наши скульпторы.

Памятник вышел что надо. Причем это был не какой-нибудь жалкий бюст.

Л. славно потрудился для прекрасной возлюбленной… Генерал стоял в полный рост и с очень строгим, непреклонным лицом.

Скажу честно, его лицо мне сразу показалось опасным.

Через неделю состоялось водружение памятника на могилу.

Скульпторы были изрядные силачи и не любили тратить деньги зря… Так что без всяких дорогостоящих помощников погрузили они памятник в грузовик.

Красавица вдова осталась горевать в мастерской, чтобы посетить дорогую могилу после завершения работ.

Был дождливый противный день… Скульптор Л. ехал в кузове вместе с генералом и очень веселился. Он амикошонски хлопал обманутого мужа по бронзовому плечу и даже щелкнул по носу.

Приехали на кладбище. И опять же в целях экономии начали сгружать памятник вдвоем. Скульптор С. работал в кузове, скульптор Л. принимал генерала на земле.

…И то ли слишком тяжел оказался генерал, то ли Л. поскользнулся… Так или иначе, Л. грохнулся на могилу, увлекая за собой памятник.

Теперь они лежали оба в грязной жиже – нос к носу… Генерал строго глядел в глаза Скульптору… Но самое страшное был даже не взгляд… От навалившейся тяжести скульптор Л. начал погружаться в свежую могилу.

Только тогда стало ясно… Это не был просто памятник. Это был Командор.

Скульптор С. резво рванулся за помощью. Пришли три могильщика.

Но они только повздыхали:

– Нет, мужики. Этого нам не поднять… Нужен кран, так его разэтак.

– Идите за краном, мать вашу! – кричал погружавшийся в могилу Дон Жуан:

Могильщики привели крановщика.

– Едрена вошь, – почесал голову крановщик и назначил такую сумму!

– Ты что, ох…л, – заорал из могилы скульптор Л. – совесть у тебя есть?

И, лежа под генералом, сбросил цену наполовину.

– Вольному волю, – мудро сказал крановщик, – только тебя уже еле видно.

Командор и вправду, упершись бронзовым носом в нос Л., опускал его в землю.

Скульптор С., увидев эти бесчинства Командора, поспешил согласиться на сумму.

Но скульптор Л. решительно возражал из могилы. Он не собирался поощрять народную жадность.

Торговля пошла самая серьезная.

Л. кричал свои цифры из могилы, Крановщик свои, Могильщики веселились, С. умолял согласиться, а Л. – погружался!

– С вами, ребята, весело, но мне пора итить, обеденный перерыв кончается, едрить его в ж…! – подытожил крановщик и повернулся.

Командор, торжествуя, все глубже опускался в собственную могилу вместе с обольстителем.

Пришлось соглашаться…

Приехал кран и сделал свое дело.

С самым мрачным лицом Командор остался стоять на могиле под проливным дождем.

А Дон Жуан… он спасся на этот раз! И друзья скульпторы весело пошли обмывать счастливый конец вместе с раскрасавицей вдовой…

Лав… Лав… Лав!

Только потом мне рассказали правду, оказалось, мои бережливые друзья словчили, и это была не бронза, а какой-то иной, облегченный сплав.

Иначе все было бы по правилам – раздавил бы Командор славного Дон Жуана на собственной могиле!

После Дон Жуана захотелось чего-то утонченного…

– О любви к гравюре, – объявил писклявый мужской голос. – Я слыхал этот рассказ от знаменитого артиста… Так что вообразите вместо жалкого моего голоса – великолепный бас.

В тот год я готовил Гамлета… Я изучил все о Шекспире. В это время мы были на гастролях в Петербурге. Тогда еще это был Петербург, так как не вся старая интеллигенция вымерла…