Владимир Набоков - Ада, или Радости страсти

– А мне, – произнес Ван, – пожалуй, больше других нравятся те, что скручиваются муфтой, едва их коснешься, и засыпают, точно старые псы.

– Вот еще, ничего они не засыпают , quelle idée, они обмирают , как бы лишаются чувств, – наморщив лоб, пояснила Ада. – И, сколько я себе представляю, для молодых это порядочное потрясение.

– Да, это я тоже способен представить. Но, наверное, к таким вещам привыкаешь – я хочу сказать, мало-помалу.

Впрочем, вскоре его несведущая неуверенность уступила место эстетическому сопереживанию. Много десятилетий спустя Ван помнил, как сильно ему понравились прелестные, голенькие, отблескивающие гусеницы «акулки» в безвкусных точечках и прожилках, такие же ядовитые, как густо уложенные вкруг них цветки быковника; и плоская личинка местной ленточницы, в серых наростах и сиреневых бляшках, так точно воспроизводивших припухлости и лишайник, покрывавшие сучок, к которому она прилепилась, что почти с ним сливалась; и конечно, маленькая кистехвостка, чье черное облачение оживлялось вдоль спинки цветными пучками ворсинок неравной длины – красными, синими, желтыми, – какие видишь на фасонистых зубных щетках, расцвеченных безвредными для организма красками. Уподобления этого рода с их особенными прикрасами сейчас напомнили мне об энтомологических вставках в Адином дневнике – который непременно где-то у нас лежит, правда, душка? в этом вот ящике, – нет? ты не уверена? Да! Ура! Привожу образцы (твой круглощекий почерк, любимая, был отчасти крупнее, но больше ничего, ничего, ничего не переменилось):

«Втяжная головка и бесовские рожки анальных отростков аляповатого чудища, порождающего на свет благопристойную гарпию, принадлежат самой негусеничной из гусениц, передовые сегменты которой напоминают формой меха, а личико – объектив складной фотокамеры. Если легонько погладить ее пегое, ровное тельце, ощущение получается шелковистое и приятное – и тут обозлившаяся, неблагодарная тварь прыскает в тебя ядовитой жижей сквозь прорезь на шее».

«Доктор Кролик получил из Андалузии и любезно передал мне пять молоденьких личинок недавно описанной и сугубо местной Ванессы Кармен. Обольстительные создания чудесного нефритового оттенка, да еще с серебристыми шипчиками, кормятся лишь на полувымершем виде высокогорной ивы (листья которой милый карлик также для меня раздобыл)».

(Лет в десять, а то и раньше, дитя прочитало – как прочитал и Ван, «Les Malheurs de Swann», что и обнаруживает следующий образчик:)

«Мне кажется, Марина оставила бы брюзжание по поводу моего увлечения («Есть что-то неприличное в девочке, которая возится с такими отвратными тварями…», «Нормальная девочка должна ненавидеть змей и червей» et cetera [32]), если бы я убедила ее одолеть старомодную привередливость и подержать на пясти и пульсе (одной лишь ладони не хватит!) благородную гусеницу сумеречника Cattleya (лиловатые тени мсье Пруста) – семивершкового колосса телесного тона и в бирюзовых арабесках, задирающего гиацинтовую главу на манер косного сфинкса».

(– Чудесно! – сказал Ван, – но даже я не смог в молодые годы понять все это до конца. Давай же не будем томить тупицу, который листает книгу и думает себе: «Ну и жох этот В. В.!»)

Под конец своего столь далекого, столь близкого лета 1884 года, перед самым отъездом из Ардиса, Вану довелось нанести в садок Ады прощальный визит.

Драгоценная редкость, фарфорово-белая в глазчатых пятнах гусеница капюшонницы (или «акулки»), благополучно достигла очередного превращения, но уникальная Адина ленточница лорелея умерла, парализованная наездником, которого не смогли обмануть хитроумные выступы и грибковидные пятна. Разноцветная зубная щетка уютно окуклилась, образовав косматый кокон, обещающий принести ближе к осени персидскую кистехвостку. Две гусеницы гарпии стали еще уродливей, но приобрели зато более червовидный и в некотором смысле более почтенный облик: их вилообразные хвосты теперь вяло волоклись за ними, молодой лиловатый пушок умерял шальную кубистскую раскраску, задирая головы, они шустро рыскали по полу клетки в приступе предваряющей окукливание подвижности. В прошлом году Аква прошла через рощу и спустилась в лощину, чтобы проделать то же самое. Только что народившаяся Nymphalis carmen доползла до солнечного пятна на решетке и взмахнула лимонными и янтарно-бурыми крыльями – лишь для того, чтобы проворные пальцы ликующей и безжалостной Ады в один щипок придушили ее; Одеттов бражник обратился, да благословит его бог, в слоноподобную мумию с упрятанным в шутовской футляр хоботком германтоидной разновидности; что же до доктора Кролика, то он бойко бежал, перебирая короткими ножками, за редкостной зорькой – высоко над границей лесов, в другом полушарии – за Antocharis ada Кролика (1884), под таким именем ее знали, пока неотвратимый закон таксономического приоритета не заменил его на A. prittwitzi Штюмпера (1883).