– Шушенское! Вон, вон Шушенское!
Головы завертелись, шеи стали вытягиваться, начали действовать указательные пальцы. Пальцам хватило работы до тех пор, пока машина не пролетела через зеленые, застроенные свежими домами улицы и не остановилась в пыли у автостанции.
Букварь крикнул ребятам: «Счастливо!» – спрыгнул с машины, увидел через дорогу на темно-синей арке слова «Колхозный рынок» и зашагал, окуная ноги в пыль.
Рынок был уже пустынный, тихий, уставший после воскресной работы, и все же Букварь очень быстро узнал, что никаких соленых арбузов на прилавках нет и утром их тоже не было. «Разве ж в июле… Если только кто-нибудь держит в погребе…»
Букварь постоял с минуту на рыночной площади, засоренной семечной шелухой, обрывками капустных листьев, конфетными бумажками, и решительно направился к выходу. Он прошел под аркой, прошел мимо домика автостанции, шел, поглядывая на стрелки указателей, добросовестно выполнял советы этих стрелок и оказался у крепкой избы с мраморной доской на серо-коричневой стене.
Букварь толкнул массивную зеленую калитку. Калитка не поддалась, и он, подняв глаза, увидел на заборе аккуратную табличку, сообщавшую, что после пяти часов ломиться в эту калитку нечего.
«Ага, – подумал Букварь. – Очень удачно съездили».
И все же он дошел до здания с колоннами, уверенный, что там ему окажут помощь. Но дверь в райком была заперта, и Букварь вспомнил, что сегодня воскресенье.
Он поплелся, расстроенный, выдохшийся, на автостанцию, и вдруг слова «Почта, телеграф, телефон» дошли до его сознания. Букварь свернул влево, убыстряя шаг, вошел в распахнутую дверь телеграфа и отыскал окно телефонисток.
– Мне нужно поговорить с секретарем райкома партии, – сказал Букварь. – Очень нужно…
Телефонистка даже не взглянула на него.
– Я с Абакан – Тайшета, – со значительностью добавил Букварь, будто слова эти были волшебным паролем.
Телефонистка, так и не поглядев на него, протянула ему трубку. Сказала бесстрастно, в тысячный раз: «Соединяю». В трубке затрещало, и Букварь услышал: «Дементьев у телефона».
– Товарищ Дементьев, – заспешил Букварь, – извините, пожалуйста, что я вас беспокою в воскресный день. Просто я не знал, к кому обратиться. Я Колокшин Андрей, с Абакан – Тайшета. Музей уже закрыт. Я опоздал на пятнадцать минут…
Трубка молчала, и Букварь закончил уныло:
– С Абакан – Тайшета я…
– Хорошо, – сказал Дементьев. – Я постараюсь уговорить Марью Григорьевну. Вы идите к музею…
У серо-коричневой избы с мраморной доской под тополями и акациями шумели, суетились туристы с фотоаппаратами. Их было много, и Букварю снова стало стыдно и неловко оттого, что он пристал к людям в воскресный день со своей пустяковой просьбой.
– Скажите, не вы с Абакан – Тайшета?
Букварь обернулся. Рядом стояла пожилая женщина с указкой в руке. Женщина была высокая, ростом почти с Букваря, и очень худая. Отглаженный белый воротничок окаймлял сверху зеленое платье. Лицо у женщины было жесткое, почти мужское, и очень походило на лицо преподавательницы истории из школы, в которой учился Букварь.
– Я, – сказал Букварь. – Андрей Колокшин я, с Абакан – Тайшета…
Он протянул ей руку, и она пожала ее сильно, по-мужски.
– Марья Григорьевна, – сказала женщина.
Она повернулась и быстро пошла вдоль забора, толкнула тяжелую калитку и, не оборачиваясь, не дожидаясь Букваря, зеленая, прямая, как доска забора, направилась к крыльцу серо-коричневой избы. Весь вид ее, решительный и строгий, выражение лица ее, жесткое и бесстрастное, говорили Букварю: «Я сегодня рассказывала сотням таких, как вы. Я могла бы сейчас отдыхать. Но раз уж меня уговорили… Вернее, если уж мне велели, я буду рассказывать еще раз. И мне совершенно безразлично, существуете вы или нет, ходите за мной или нет, слушаете меня или нет».
Букварь шел за ней, робкий, притихший, словно его вели в учительскую за курение на уроке, застегивал на всякий случай пуговицы рубашки. Он видел перед собой длинную, худую спину и четкий острый профиль Марьи Григорьевны и почему-то старался смотреть на указку.
– …был сослан на три года в Восточную Сибирь. – Указка остановилась, отыскав на стене знакомую фотографию. – После медицинского осмотра, при котором у Владимира Ильича обнаружилось заболевание легких, ему было назначено местом ссылки глухое село Шушенское, лежавшее более чем в шестистах верстах от железной дороги. Восьмого мая тысяча восемьсот девяносто седьмого года в сопровождении двух жандармов, на крестьянской телеге, запряженной парой лошадей, Владимир Ильич прибыл в Шушенское. Тогда село…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу