Борис Васильев - Завтра была война (сборник)

– Стерва, – определил Ландыс.

– Так о старших не говорят! – взвилась Искра.

– Я не о старших. Я о Валендре.

Артем получил взбучку от директора, посопел, повздыхал и уселся на привычное место рядом с Жоркой. А в субботу после уроков Вика предложила:

– Давайте с осенью попрощаемся.

Все удивились, но не предложению, а тому, что оно исходило от Вики. И обрадовались.

– В лес! – крикнула Зиночка.

– На речку! – требовал Ландыс.

– В Сосновку! – сказала Вика. – Там и лес и речка.

– В Сосновку! – подхватил Жорка, мгновенно перестроившись.

– А там есть магазин или столовая? – спросила Искра.

– Я все купила. Хлеб возьмем утром, а поезд в девять сорок.

Сосновка была близко: они даже не успели допеть любимых песен. Спрыгнули на низкую платформу и притихли, пораженные прозрачной тишиной.

– Куда пойдем? – спросил Валька Александров: по жребию ему досталась корзина с харчами, и он был заинтересован в маршруте.

– За дачным поселком лес, а за ним речка, – объяснила Вика.

– Ты бывала здесь? – спросила Лена.

Вика молча двинулась вперед, за нею – Ландыс. Она оглянулась, кивнула, тогда он догнал ее и пошел рядом. Свернули в переулок, вышли на тихую заросшую улицу. Заколоченные дачи тянулись по сторонам.

– Быстро дачники свернулись, – сказал Жорка: его мучило молчание.

– Да, – односложно подтвердила Вика.

– Я бы здесь до зимы жил. Здесь хорошо.

– Хорошо.

– В речке купаются?

– Сейчас холодно.

– Нет, я вообще.

– Там купальни были. – Вика остановилась, подождала, пока подойдут остальные, и сказала, обращаясь преимущественно к Искре: – Вот наша дача.

Они стояли возле маленького аккуратненького домика, недавно выкрашенного в веселую голубую краску.

– Красивая, – протянула Зина.

– Папа сам красил. Он любил веселые цвета.

– А сейчас… – начала было Искра и замолчала.

– Сейчас все опечатано, – спокойно договорила Вика. – Я хотела кое-что взять из своих вещей, но мне не позволили.

– Пошли, – буркнул Артем. – Чего глядеть-то?

Шли по заросшему лесу, шуршали листвой и молчали то ли от осеннего безмолвия, то ли еще неся в себе дачу, в которой оставалось навсегда прошлое их подруги. И рядом с этим опечатанным прошлым не хотелось разговаривать.

Вика вывела к речке – пустой и грустной, с затонувшими кувшинками. Ребята развели костер, и, когда затрещал он, разбрасывая искры, все облегченно заговорили и заулыбались, точно огонь высветил этот задумчивый осенний день из сумрака недавнего прошлого. Девочки принялись возиться с едой, а Вика, присев у корзины, надолго задумалась. Потом вдруг поднялась, оглянулась на Ландыса:

– Ты очень занят?

– Я? Нет, что ты! У нас Артем главный по кострам.

– Хочешь, я покажу тебе одно место?

Пошла вдоль берега, а Жорка шел сзади, не решаясь заговорить. Остановились над крутым песчаным обрывом; куст шиповника навис над ним, уронив унизанные красными ягодами плети.

– Я любила читать здесь.

Села, спустив ноги в обрыв. Жорка постоял, отошел к шиповнику, стал обрывать ягоды.

– Не надо. Пусть висят, красиво. Их потом птицы склюют.

– Склюют, – согласился Ландыс. Посмотрел на сорванные ягоды, хотел выбросить, но, подумав, спрятал в карман.

– Сядь. Рядом сядь, что ты за спиной бродишь?

Жорка поспешно сел, и они опять надолго замолчали. Он изредка поглядывал на нее, хотел пересесть поближе, но так и не решился.

– Ландыш, – вдруг тихо сказала Вика. – Ты любишь меня, Ландыш?

Так и спросила: «Любишь?» Не «Я нравлюсь тебе?», как было принято спрашивать, а – «Ты любишь меня?». Как взрослая.

Жорка глубоко вздохнул, шевельнул губами и кивнул, глядя строго перед собой: теперь он боялся смотреть в ее сторону.

– Ты долго будешь любить меня?

Ландыс хотел сказать, что всю жизнь, но опять не смог и опять кивнул. А потом добавил:

– Очень.

Голос у него был хриплый, да и губы что-то плохо слушались.

– Спасибо тебе. Поцелуй меня, Ландыш.

Он торопливо перебрался поближе, склонился, прижался губами к ее щеке и замер.

– И обними. Пожалуйста, обними меня покрепче.

Но Жорка не умел ни целоваться, ни обниматься: юность – всегда борьба желания со страхом, и страх был пока непреодолим ни для него, ни для Вики. Он сграбастал ее двумя руками – неуклюже, за плечи, – прижал, осторожно целуя что подвертывалось: то щеку, то случайную прядку, то маленькое ухо. Вика приникла к нему, по-прежнему глядя вдаль, за речку, и так они сидели, пока издали не закричал Валька: