Она выслушала его, и ее глаза загорелись пламенем, статная фигура выпрямилась, грудь высоко поднялась от волнения, а тонкие ноздри расширились, точно вдыхая знакомый сладкий аромат. В эту минуту Розамунда казалась еще большей красавицей, чем всегда. На вопрос кузена она ответила вопросом:
– А как, Вульф, встретят там меня, нормандку д'Арси и христианку…
– Первое они вам простят, потому что ваша нормандская кровь совсем уж не так дурна, что же касается до второго… Ну, ведь веру можно и переменить.
Теперь в разговор впервые вступил Годвин.
– Вульф, Вульф, – сурово произнес он, – следи за тем, что болтает твой язык, потому что некоторых вещей нельзя говорить даже в виде глупой шутки. Видишь ли, я люблю нашу двоюродную сестру больше, чем кого бы то ни было на земле…
– По крайней мере, в этом отношении мы сходимся, – перебил его Вульф.
– Больше, чем кого бы то ни было на земле, – повторил Годвин, – но, клянусь святой кровью и святым Петром, близ церкви которого мы стоим, я убил бы ее собственной рукой раньше, чем ее губы коснулись бы книги ложного пророка.
– Вы понимаете, Розамунда, – насмешливо обратился к ней Вульф, – что вам нужно быть осторожней, Годвин всегда держит данное слово, а такая смерть была бы жалким концом для существа высокого рождения, одаренного большой красотой и умом.
– О, перестаньте насмехаться, Вульф, – заметила молодая девушка, касаясь его туники, под которой скрывалась кольчуга. – Перестаньте смеяться и попросите святого Чеда, строителя этой церкви, чтобы ни мне, ни вашему любимому брату, который действительно хорошо поступил бы, убив меня в подобном случае, не представилось такого ужасного выбора.
– Ну, если бы это случилось, – воскликнул Вульф, и его красивое лицо вспыхнуло, – я думаю, мы знали бы, как поступать. Впрочем, разве уж так трудно сделать выбор между смертью и долгом?
– Не знаю, – ответила она, – часто жертва кажется легкой, пока смотришь на нее издали… А потом ведь иногда теряешь именно то, что дороже жизни…
– Что именно? Вы говорите о землях, богатстве или… любви?
– Скажите, – изменила тон Розамунда, – что там за лодка идет в устье реки? Некоторое время тому назад она не двигалась, весла были подняты, казалось, пловцы наблюдали за нами.
– Рыбаки, – беспечно отмахнулся Вульф. – Я видел их сети.
– Да, но под сетями что-то ярко блестело, точно мечи.
И хотя Розамунда не казалась успокоенной, он продолжал:
– Ну, а о чем думал Годвин?
– Если тебе угодно знать это, брат, я тоже думал о Востоке и о восточных войнах.
– Они не принесли нам большого счастья, – промолвил Вульф.
– Ведь наш отец был убит там, и сюда вернулось только его сердце, которое лежит в Стоунгейте.
– Разве он мог бы умереть лучшей смертью, – спросил Годвин, – нежели сражаясь за крест Христов? Разве о его кончине не рассказывают до сих пор? Клянусь Богоматерью, я молю Бога, чтобы Он послал мне хотя бы вполовину такой же славный конец!
– Да, он умер хорошо, – согласился Вульф, и его синие глаза блеснули, а рука потянулась к мечу. – Но, брат, в Иерусалиме такой же мир, как и в Эссексе.
– Мир? Да, но вскоре на Востоке снова вспыхнет война. Монах Петр, тот, которого мы видели в прошедшую субботу в Стоунгейте и который покинул Сирию шесть месяцев тому назад, сказал мне, что дело быстро движется к этому. Уже и теперь султан Салах ад-Дин, засевший в своем Дамаске, отовсюду созывает войска, а его муллы и имамы призывают племена Востока и восточных баронов к войне. И неужели, брат, если начнется борьба за крест, мы не примем в ней участия, как наши деды, отцы, дядя и столько членов нашего рода? Неужели останемся прозябать здесь, в этой тусклой стране, как прозябали по желанию нашего дяди многие годы, со дня возвращения из Шотландии, неужели будем считать наш скот, возделывать пахотные поля, как крестьяне, зная, что в это время развеваются знамена, люди, равные нам, бьются с язычниками и алая кровь орошает святые пески Палестины!
Душа Вульфа тотчас же отозвалась на эти слова.
– Клянусь Богоматерью на небе и нашей дамой на земле, – произнес он, взглянув на Розамунду, которая смотрела на братьев спокойным задумчивым взглядом, – иди на войну, когда тебе вздумается, Годвин, я тоже пойду с тобой, и, как мы родились в один и тот же час, так пусть и умрем в одну и ту же минуту.
Его рука, игравшая мечом, быстро обнажила длинное тонкое лезвие и высоко подняла его, сталь вспыхнула в луче солнца, и Вульф голосом, который заставил диких птиц тучей подняться с воды, повторил старинный боевой клич д'Арси, звучавший на стольких полях битв: «Д'Арси, д'Арси! Против д'Арси – против смерти!» Потом он спрятал меч в ножны и прибавил смущенным тоном:
Читать дальше