Генри Хаггард - Братья

Опять вспыхнула молния и осветила странное выражение на лице Годвина.

– Масуда, – прошептал он, – о, не считайте меня тщеславным безумцем, но, может быть, лучше узнать все. Скажите: неужели действительно, как я иногда…

– Боялись? – прервала его Масуда со смехом. – Да, сэр Годвин, вы не ошиблись. Люди не свободны… не осталась свободной и я, когда в первый раз увидела ваши глаза в Бейруте, глаза, которые ждала всю жизнь, и полюбила вас себе на погибель! Но я радовалась, что случилось так, и до сих пор рада. Я не избрала бы другой судьбы, потому что любовь к вам придала значение моей жизни. Нет, не говорите… Я знаю клятву, данную вами госпоже Розамунде, и не буду стараться, чтобы вы ее нарушили. Но, сэр Годвин, такая девушка, как она, может любить только одного…

Годвин не удивился, и на его лице не отразилось страдание.

– Значит, вы знаете то, что я понял давно, так давно, что мое горе растаяло в надежде на счастье моего брата. Кроме того, хорошо, что она избрала более славного рыцаря.

– Порой, – задумчиво произнесла Масуда, – я наблюдала за Розамундой и говорила себе: чего вам недостает, госпожа? Вы красивы, вы знатны, вы учены, вы храбры, а потом отвечала себе: у вас нет мудрости и понимания людей, не то вы не выбрали бы Вульфа, когда могли избрать Годвина. Или, может быть, ваши глаза слепы?

– Пожалуйста, не говорите так о человеке, который во всех отношениях лучше меня, – с досадой сказал Годвин.

– Другими словами: рука которого немножко сильнее вашей. Но для человека нужно что-нибудь побольше силы, ему нужен также дух.

– Масуда, – продолжал Годвин, не обратив внимания на ее слова, – хотя мы угадываем ее желание, но до сих пор она еще ничего не сказала. Кроме того, Вульф может пасть в бою, и тогда я должен заступить на его место. Я не свободен, Масуда.

– Влюбленный никогда не бывает свободен, – ответила она.

– Я не имею права любить девушку, которая любит моего брата. Ей принадлежат моя дружба и уважение, не больше…

– Она еще не сказала, что любит вашего брата, и, может быть, мы ошибаемся, – заметила Масуда, – это ваши слова, а не мои.

– А может быть, мы угадали правильно? Что тогда?

– Тогда… В мире много рыцарских орденов или монастырей. Но не говорите больше о том, что может быть или чего быть не может. Вернитесь в палатку, сэр Годвин, я пошлю туда Абдулу. Ему передайте звезду. Итак, прощайте, прощайте…

Он взял ее протянутую руку, поколебался с мгновение, потом поднес к своим губам. Она была холодна, как рука трупа, и упала, как мертвая. Масуда отступила в лилии, точно желая спрятаться от него и от всего мира. Когда Годвин отошел шагов на восемь или десять, он обернулся: в ту же минуту сверкнула молния, и в ее ослепительном свете он увидел Масуду, она стояла с протянутыми руками, ее бледное лицо было обращено к небу, веки опустились. Освещенное призрачным сиянием молнии, ее лицо походило на лицо недавно умершей, и высокие красные лилии, которые прижимались к ее платью и касались шеи, напоминали потоки свежей крови. Годвин слегка вздрогнул и пошел дальше. Масуда подумала: «Если бы я постаралась затронуть его жалость, думаю, он предложил бы мне свое сердце, которое отвергла Розамунда. Нет, не сердце, потому что его сердце не привязано к земле, но руку и верность. И он сдержал бы обещание. Я, разведенная жена аль-Джебала, сделалась бы леди д'Арси? Нет, сэр Годвин, я согласилась бы на это, только если бы знала, что вы полюбите меня, а этого не будет или будет, когда я умру».

Рукой, которую он поцеловал, она сорвала цветок лилии и так судорожно прижала к груди, что красный сок запятнал ее платье, как кровь. Потом Масуда выскользнула из сада.

Через час Абдула беспечно шел к палатке, в которой спали братья. Если бы кто-нибудь подсматривал за ним при свете низко стоявшей луны (гроза и ливень прекратились), он мог бы увидеть, что евнух Мезрур, завернувшись в темный плащ из верблюжьей шерсти, прячась за каждой скалой, за каждым кустом и неровностью почвы, крался за предводителем отряда. Мезрур скрылся посреди дромадеров и часовых, заметив, как Абдула вошел в палатку д'Арси. Евнух выждал, чтобы облако затмило луну, никем не замеченный подбежал к палатке, бросился с ее теневой стороны на землю и приник к стене, напрягая слух. Однако толстое полотно отяжелело от сырости, а веревки и канавка, выкопанная вокруг палатки, не позволяли человеку, не желавшему лежать в воде, прижаться ухом к стене. Внутри говорили шепотом, и Мезрур уловил только отдельные слова: «сад», «звезда», «принцесса».