Уильям Йейтс: Чистилище

Все обратилось в пепел –
Дом, книги… все сгорело.

Я слыхал
Какой-то темный слух. Так это правда,
Что ты убил его в горящем доме?

Никто не слышит нас?

Никто, отец.

Его зарезал я ножом – тем самым,
Которым режу хлеб и до сих пор.
Когда его достали из огня,
Заметил кто-то колотую рану,
Но труп так обгорел и почернел,
Что трудно было утверждать наверно.
Кой-кто из собутыльников отцовых
Грозился, что меня отдаст под суд,
Упоминались ссоры и угрозы.
Я убежал, скитался по дорогам,
Батрачил там и тут, пока не стал
Разносчиком, – занятье не ахти,
Но мне подходит в самый раз, ведь я –
Сын своего отца, не больше. Чу!
Ты слышишь стук копыт?

Убей, не слышу!

Стук, стук копыт! Сегодня годовщина
Той брачной ночи, той проклятой ночи,
Когда я был зачат. Отец мой скачет
Из кабака, с бутылкою в кармане.

Смотри: она стоит и ждет,
Прислушиваясь; слуги все легли;
Она одна до ночи не спала,
Пока он пил и хвастался в трактире.

Нет ничего, один пролом в стене.
Ты, видно, бредишь. Ты и впрямь свихнулся.
И бред твой все бредовей с каждым часом.

Все громче стук копыт. Он скачет
По гравию аллеи, с давних пор
Заросшей сорняками. Цокот смолк,
Он подскакал к конюшне, что за домом,
И ставит лошадь в стойло. Погляди:
Она, спустившись, отпирает дверь,
От страсти без ума. Ей все равно,
Что суженый ее не вяжет лыка.
Она ведет его наверх, к себе.
Ее постель девичья брачным ложем
Сегодня станет. Снова свет в окне.
Не дай ему обнять тебя! Неправда,
Что пьяные к зачатью неспособны,
Коль нынче он тобою овладеет,
Ты в чреве понесешь его убийцу.
Не слышат! Глухо! Можно бросить камень –
Они и не заметят. Может быть,
И впрямь рехнулся я. Но вот вопрос:
Все заново опять переживая,
Испытывает ли она теперь
С раскаяньем – былое наслажденье?
А если да, то что сильней –
Скорбь или сласть?
Вопрос не из простых.
Я должен заглянуть в Тертуллиана,
Быть может, он подскажет мне ответ,
Покуда их безумье приближает
Миг моего зачатья.
Стой! Назад!
Ты собирался тихо улизнуть,
Пока я отвернулся? Обыскал
Мой короб и нашел мешок с деньгами?

Ты никогда со мною не делился
По-честному.

Зачем? Чтоб ты все пропил?

А это уж моя забота.
Хочу – пропью.

Довольно слов. Отдай
Мешок!

Нет!

Я тебе сломаю пальцы.

А что, коль я тебя сейчас прикончу?
Ты кончил деда моего,
Когда был молод; а теперь я молод,
А ты – старик.

Еще совсем девчонка…

Что ты бормочешь?

…Влюблена – и все же
Могла бы видеть, что он ей не пара.

Довольно этих бредней! Замолчи!

О Господи! Окно освещено,
И кто-то там стоит, хоть пол сгорел
И балки рухнули.

Отец зажег свечу,
Чтоб отыскать себе стакан для виски,
Он свесил голову, как пес усталый.

Мертвец! Воскресший неживой мертвец!

«И вещий сон Адамом овладел…»
Откуда это?.. Впрочем, там, в окне,
Нет никого – лишь образ, сотворенный
Воспоминаньем матери. Увы,
Она и после смерти одинока
В своем раскаянье.

Труп, сгнивший труп
Воскрес и ходит! Ужас! Ужас!

Он призрак, даже меньше: он никто,
А значит, ничего и не услышит,
Не вздрогнет, если даже под окном
Зарежут человека.