Элизабет Вернер - Первые ласточки

Как только слуга вышел, появился молодой граф и с такой непринужденностью и уверенностью поклонился до сих пор совершенно незнакомому хозяину, как будто этот визит был чем-то вполне естественным.

– Вы, конечно, разрешите мне, господин советник, лично познакомиться с моим ближайшим соседом? Я бы уже давно сделал это, но занятия и путешествие вынуждали меня отсутствовать в Эттерсберге. Я бывал там всегда очень недолго и лишь теперь в состоянии заполнить пробел.

В первое мгновение Рюстов был настолько ошеломлен такой манерой держаться, что сразу не мог даже рассердиться. Он промычал что-то вроде приглашения садиться. Эдмунд сразу же, не задумываясь, воспользовался этим, и так как его противник не обнаруживал никакого желания начать беседу, он взял этот труд на себя и начал говорить о хозяйстве в Бруннеке, познакомиться с которым желал уже давно.

Между тем Рюстов успел смерить гостя взглядом с головы до ног и пришел к убеждению, что вся его внешность очень мало соответствовала хозяйственным интересам. Поэтому он довольно невежливым вопросом прервал восторженные излияния Эдмунда.

– Могу я спросить, граф, чем обязан честью вашего посещения?

Эдмунд увидел, что должен изменить план нападения. Обычная вежливость здесь не годилась; молодой граф был наслышан о грубости Рюстова и подготовился к этому.

– Кажется, вы не особенно доверяете моим хозяйственным способностям? – с наилюбезнейшей улыбкой промолвил он.

– А вы, кажется, совсем забыли, что мы не только соседи, но, самое главное, и противники в судебном процессе, – возразил Рюстов, начинавший раздражаться.

Эдмунд небрежно играл хлыстом.

– Ах, да! Вы подразумеваете этот скучный процесс из-за Дорнау?

– Скучный? Вы хотите сказать, бесконечный, это будет вернее. Ведь дело известно вам так же хорошо, как и мне.

– Нет, оно мне совершенно неизвестно, – с величайшей непринужденностью сознался Эдмунд. – Я знаю только, что дело касается завещания моего дяди, отказавшего мне Дорнау, которое вы оспариваете. Я получил бумаги из суда, целые тома, но совсем их не рассматривал.

– Но, граф, ведь вы же ведете процесс! – воскликнул Рюстов, которому такая беспечность была непонятна.

– Простите, пожалуйста, его ведет мой поверенный, – возразил Эдмунд, – и он полагает, что я обязан во что бы то ни стало исполнить волю своего дяди. Лично я к обладанию Дорнау отношусь совершенно безразлично.

– Не думаете ли вы, что им дорожу я? – резко спросил Рюстов. – Мой Бруннек стоит полудюжины таких имений, а моя дочь вовсе не нуждается в дедовском наследстве!

– Так из-за чего же мы тогда спорим? Если дело обстоит так, то можно было бы заключить какое-либо соглашение, которое удовлетворило бы обе стороны…

– Не желаю я никакого соглашения! – неистово воскликнул советник. – Для меня важно не наследство, а принцип, и за него я буду бороться до конца. Если бы мой тесть категорически высказался за лишение наследства – прекрасно! Мы поступили против его воли – он имел право лишить нас наследства. Я не стал бы оспаривать его. Но того, что он самым обидным образом не признавал моего брака, словно тот был незаконным, что ребенка от этого брака он не признавал своей внучкой, я и находясь в гробу никогда не прощу ему и против этого протестую. Брак должен быть признан назло именно тем, кто его отрицал; моя дочь должна быть признана законной и единственной наследницей, и вот, когда суд вынесет этот неоспоримый приговор, тогда пусть Дорнау летит ко всем чертям или в майоратное владение вашей семьи.

«Вот когда начинает прорываться его грубость!» – подумал граф, которого эта сцена очень забавляла.

Он явился с твердым намерением ни за что не обижаться на Рюстова, а потому, приняв и этот выпад с юмором, ответил как нельзя более вежливо:

– Вы изволили привести весьма лестное сопоставление, дорогой сосед. Что Дорнау полетит ко всем чертям – едва ли вероятно; отойдет ли он к Эттерсбергу или Бруннеку, нам придется обождать; ведь это дело суда. Откровенно признаюсь вам, что мне весьма любопытно узнать, какое мудрое решение вынесут господа судьи.

– Ну, я должен сказать, что такого отношения к делу мне еще не приходилось встречать, – заявил изумленный Рюстов.

– Но почему же? Вы боретесь, как сказали сами, только из-за принципа; я, со своей стороны, выступаю лишь представителем воли своего родственника. Мы одинаково не заинтересованы в этом обстоятельстве. Итак, предоставим нашим адвокатам вести процесс с Божьей помощью дальше! Это нисколько не мешает нашим добрососедским отношениям.