Шолом-Алейхем - Менахем-Мендл

Но ты, чего доброго, можешь подумать, что на этом свет клином сошелся? Не беспокойся, дорогая моя, и господь еще на небе сидит, и Егупец еще на месте стоит. Такие человечки, как я, не пропадают. Наоборот, именно сейчас у меня есть надежда выплыть. Я веду сейчас дело, которое должно дать на мою долю чуть ли не сто тысяч! Это огромное дело, миллионов на десять, а может быть, и больше. Этому нет границ! Возможно, что одного только золота там на много тысяч. А серебра, а железа, а меди, а свинца, а ртути! О каменном угле и о камнях я уже не говорю! Затем, там масса лесов, полей, всякого добра… Говорят – золотые россыпи, а хотят за все это всего-навсего два с половиной миллиона рублей! Просто даром! Единственный недостаток в том, что это далековато, а именно аж в Сибири, ехать туда надо чуть ли не три недели подряд, так как железной дороги там нет.

Кому можно предложить такое огромное дело? Ясно, Бродскому. Но вот в чем беда: как достучаться в контору Бродского? Прежде всего, у дверей стоит швейцар с пуговицами и окидывает взглядом одежду. Если сюртук на тебе поношенный, швейцар гонит в шею. А если даже чудом проскочишь мимо швейцара, то простоишь часов шесть на лестнице в ожидании, авось господь смилуется, авось удастся увидеть Бродского. Но когда наконец и сподобишься увидеть его, он пролетает стрелой, не успеешь оглянуться, как он уже в карете сидит, – и поминай как звали! Нельзя же быть грубияном, приходится откладывать встречу на следующий день. А на следующий день та же история! Шутка ли, когда у человека столько дел! Не так это просто – пробиться к Бродскому! Но будем надеяться, что я когда-нибудь все-таки пробьюсь, и тогда все будет хорошо! Так как я занят и не имею времени, то пишу тебе кратко. Бог даст, в следующем письме напишу обо всем подробно. Пока дай бог здоровья и удачи. Привет деткам и каждому в отдельности.

Главное забыл. Ты спрашиваешь о Палестине. Ты, наверно, имеешь в виду сионизм. [32]Это, видишь ли, очень высокая идея, хотя в Егупце к ней относятся не особенно горячо. Я бывал как-то у здешних сионистов на заседаниях, хотел разузнать, в чем тут дело. Но они все время говорят по-русски, и очень много говорят. Казалось бы, что с евреями они могли бы говорить по-еврейски! Я как-то пытался потолковать об этом со своими маклерами, но они меня на смех подняли: «Ерунда! Циенизм? Доктор Герцл? Пустое дело!»

Моему почтенному, дорогому, именитому, мудрому и просвещенному супругу Менахем-Мендлу, да сияет светоч его!

Во-первых, сообщаю тебе, что мы все, слава богу, вполне здоровы. Дай бог и от тебя получать такие же вести в дальнейшем.

А во-вторых, пишу я тебе, что моя Гитл осталась вдовой с семью сиротами мал мала меньше! Умер мой зять от зуба, хотя, вообще говоря, он и всегда был нездоров. Частенько, не про меня будь сказано, похаркивал кровью. И все же мы думали, что он еще помучается на белом свете. Но вот он пошел к фельдшеру Шмельке, выдернул себе зуб, потом вернулся домой, лег и помер. Как моя мама да продлит господь ее годы – говорит: «Никто не знает, чей будет завтрашний день…» А покуда что Гитл, бедняжка, убивается, обливается слезами – даже описать невозможно! Конечно, случись, упаси бог, наоборот, то есть если бы она, не дай бог, умерла, а Залмен-Меер остался бы вдовцом, он бы, наверное, столько слез не проливал и, разумеется, сразу же после тридцати дней траура привез бы из Бердичева мачеху своим детям. Я говорю не только о нем, – это касается всех мужчин. Все вы своих жен не стоите! Скажи, где это слыхано, чтобы отец семейства вбил себе в голову такую дурь – миллионы! Экое счастье ему привалило: стоит у Бродского за дверью! Боюсь, что дальше ты не двинешься. Хоть бы сапоги пожалел, право! Так-таки и выложил Бродский свои миллионы и полетел в Симбирь! Как же? Сам Менахем-Мендл слыхал о том, что где-то там, у черта на куличках, валяется золото и ртуть! Как моя мама говорит: «Глухой слыхал, как немой рассказывал, что слепой видал, как хромой побежал…» Ведь я же знаю наперед, в следующем письме ты напишешь, что твое золотое дело прахом пошло. Но отыщется еще какой-нибудь черт, дьявол с каким-нибудь новым вздором, расскажет тебе, что корова над крышей пролетала и яичко снесла, а ты развесишь уши и снова будешь носиться как сумасшедший!

Если бы ты, Мендл, хоть раз подумал о том, что у тебя дома есть жена – дай бог до ста двадцати лет! – и малые дети, которые ждут тебя, как мессию, тебе не захотелось бы валандаться по чужим домам и носиться с такими глупостями, от которых с души воротит! Еще не проучил тебя Егупец, – чтоб он сгорел! – как желает тебе счастья и всего хорошего