Николай Гейнце - Власть женщины

Но это было только на один миг, лицо ее приняло обыкновенное, милое выражение, и она тоном совершенно искреннего радушия воскликнула:

— Как я рада вас видеть, Осип Федорович.

Она повела его в конец комнаты, мимоходом представив ему несколько мужчин, и усадила рядом с собою.

Он огляделся.

Общество было небольшое — преимущество одни мужчины, в соседней комнате играли в карты, а в углу гостиной сидела какая-то пожилая дама с работой в руках.

Обстановка комнат была очень богата и в высшей степени изящна.

Поболтав с Пашковым несколько минут, Тамара Викентьевна знаком подозвала к себе какого-то молодого человека.

— Павел Иванович, спойте мне что-нибудь из «Риголетто».

— Я не в голосе, баронесса! — начал было тот, но она не дала ему договорить.

— Пожалуйста, без отговорок, я хочу и вы споете.

В ее любезном тоне прозвучала повелительная нотка, и молодой человек направился к роялю.

— Вы держите своих подданных в повиновении… — шутливо заметил Осип Федорович.

— Как и следует, — спокойно ответила она. — А вот и граф.

К ней подходил Виктор Александрович Шидловский.

Если кто видел когда-нибудь глаза смертельно влюбленного, то это были глаза бедного юноши, устремленные на баронессу. Впрочем, под конец вечера, после некоторого наблюдения, Пашков сделал вывод, что семь восьмых присутствующих мужчин были от нее без ума.

Молодая хозяйка с замечательным тактом занимала своих гостей, не давая никому заметить какого-либо ее отличия или предпочтения.

Вечер прошел в живой светской болтовне.

Тамара Викентьевна задержала Осипа Федоровича почти дольше всех. Остались только играющие в карты.

Разговаривая с ней, он между прочим похвалил ее вкус относительно убранства комнат.

— Хотите, я покажу вам мой будуар, он сделан в «стиле возрождения».

Она встала и, как шаловливая девочка, потянула его за руку через все комнаты.

Несмотря на великолепие обстановки ее будуара, он ничего не видел и не чувствовал, кроме ее близости и прикосновения ее руки, которую она, по забывчивости, оставила в его.

Он начал находить наконец свое молчание глупым и, сделав над собой неимоверное усилие, высвободил свою руку и старался внимательно вслушиваться в ее объяснение.

Стены будуара были увешаны дорогими картинами иностранных художников.

У самой кровати, заставленной резной ширмочкой, висела довольно низко небольшая картина, завешанная какой-то темной материей.

Показывая и объясняя откуда она что привезла, о ней она не сказала ни слова.

Какое-то смутное чувство ревности заставило Осипа Федоровича страстно захотеть узнать, что скрывалось под этой темной занавеской.

Он подошел к картине, не сказав ни слова, и прежде, чем баронесса остановила его, быстро отдернул занавеску.

Внезапный вид открытой картины или его дерзкая выходка смутили ее, но она вдруг изменилась в лице и сдвинула тонкие брови.

Осип Федорович впился глазами в картину. Это был прекрасно сделанный масляными красками портрет мужчины в костюме черкеса.

Его лицо поразило Пашкова. Замечательно правильные тонкие черты и бронзовый цвет кожи указывали, что он не был русский. Большие черные глаза глядели смело, почти дерзко, красивые губы были надменно сжаты.

Лицо идеально красивое, но в нем было разлито что-то неуловимо неприятное, почти отталкивающее, и это что-то делало его крайне антипатичным. С портрета он перевел глаза на баронессу. Она стояла, скрестив руки на груди, и из полуопущенных век тоже смотрела на портрет.

— Кто это? — отрывисто спросил он.

Она подняла голову и спокойно взглянула на него.

— Это мой дальний родственник, уроженец Кавказа, грузин — князь Петр Чичивадзе, я ведь тоже оттуда.

— Зачем же вы его закрываете?

— Чтобы избавиться от лишних вопросов.

Это был явный намек на его неделикатность, и он промолчал. Вернувшись в гостиную, он вскоре распрощался и уехал, получив любезное приглашение бывать почаще.

Прошло недели три.

Баронесса Тамара Викентьевна полулежала у себя в будуаре на софе в небрежной, усталой позе.

По мягкому ковру комнаты нервной походкой ходил граф Виктор Александрович Шидловский.

Он был, по-видимому, сильно взволнован. Его красивое лицо было бледно и дрожащие губы с трудом выговаривали слова:

— Поймите, что я не могу далее выносить такого обращения! — взволнованно объяснял он ей. — Что вы со мной делаете? Неужели вам доставляет удовольствие так мучить, так терзать меня!