– Если он будет предан к небе душой, я никогда не забуду. Я забуду тогда все, что заставляет меня сомневаться в нем в настоящее время….
– Довольно! – прервал Одлей. – Теперь я спокоен и могу проститься с тобой; мне нужно увидеть этого барона.
– Нет, я не выйду отсюда, не получив согласия на предложение еще раз быв представителем Лэнсмера. Пожалуста не качай головой. Мне нельзя отказать. Я требую твоего обещания по праву нашей дружбы и не на шутку рассержусь, если ты хоть на секунду задумаешься над этим.
– И в самом деле, Гарлей, тебе нельзя отказать. Однако, ты сам не был в Лэнсмере после…. после того печального события. Тебе придется открыть в сердце старую рану…. Нет, Гарлей, ты не должен ехать туда. Признаюсь тебе откровенно, воспоминание о нем грустно и тяжело даже для меня. Я бы и сам не хотел ехать в Лэнсмер.
– О, друг мой! мне кажется, это уже избыток симпатичности. Я сам начинаю осуждать себя за свою слабость; я начинаю думать, что мы не имели никакого права обращать себя в рабов минувшего.
– С своей стороны и я начинаю думать, что в последнее время ты очень переменился, возразил Гарлей, и лицо его просветлело. – Скажи мне, счастлив ли ты в ожидании новой для тебя жизни? доживу ли я до той поры, – когда еще раз увижу тебя прежним Гарлеем?
– Я могу ответить тебе, Одлей, только одно, сказал Гарлей, с задумчивым видом:– одно – что я действительно переменился. Я собираю теперь силы и мужество, чтоб исполнить долг, которым обязан своему отечеству…. Прощай, Оддей! Я скажу моему отцу, что ты принимаешь наше предложение.
Когда Гарлей ушел, Эджертон, как будто от крайнего физического и морального изнеможения, опустился в кресло.
– Возвратиться в это мОддейсто, туда…. туда, где…. о, это новая пытка для меня!
И он с усилием поднялся с кресла, крепко сложил руки на грудь и медленными шагами начал ходить по большой, угрюмой комнате. Черты лица его постепенно принимали свое обычное, холодное и строгое спокойствие, и Одлей снова казался твердым, непоколебимым человеком.
–
Пешьера вовсе не был так мало деятелен, как казалось Гарлею, или, как, может быть, думал читатель. Напротив того, он приготовил путь для своего последнего предприятия со всею неразборчивою в средствах решимостью, которая составляла одно из отличительных свойств его характера. Намерение его состояло в том, чтобы заставить Риккабокка согласиться ка женитьбу его с Виолантой, или, при неудаче в этом отношении, по крайней мере отнять у своего родственника совершенную возможность к поправлению дел. Спокойно и втихомолку он отыскивал, посреди самых бедных и безнравственных из своих соотечественников, людей, которых можно бы было принудит к обличению Риккабокка в участия в заговорах и происках против австрийского двора. Прежние связи его с карбонариями доставили ему случай проникнуть в их убежище в Лондоне, и полное знакомство с характерами людей, с которыми ему приходилось иметь дело, совершенно приготовило его для злодейского замысла, который он намеревался привести к исполнение.
Он во все это время собрал уже достаточное число свидетелей для своего предприятия, стараясь вознаградить численностью там, где нельзя было похвалиться их личными качествами. Между тем (как Гарлей и предвидел уже заранее) он наблюдал за каждым шагом Рандаля; и за день до того, как юный изменник открыл ему убежище Виоланты, он уже напал на след жилища её отца.
Открытие, что Виоланта находилась под кровом такого уважаемого и, по видимому, такого безопасного от нападений дома, как дом Лэнсмеров, не остановило этого дерзкого и отчаянного авантюриста. рассмотрев дом у Нейтсбриджа во всей подробности, он нашел такое место, которое, по его соображениям, вполне способствовало бы всякому coup-de-main, если бы таковой оказался необходимым.
Дом лорда Лэнсмера был обнесен стеною, в которой находилась дверь, выходившая на большую дорогу, и тут же комната привратника. Позади тянулись поля, с вьющеюся по ним тропинкою, обсаженною деревьями. К этим полям вела маленькая калитка, в которую проходят, обыкновенно, садовники, идя за работу и с работы. Эта калитка бывала обыкновенно заперта, но замок не отличался сложным и замысловатым устройством и потому уступил бы всякому поддельному ключу или слесарской отмычке. Все это были такого рода препятствия, которые опытность и ловкость Пешьры сочли бы за ничто. Но граф вовсе не был расположен употреблять за первый же раз крутые и насильственные меры. Он верил собственным дарованиям, собственной ловкости; он был избалован частыми победами над особами прекрасного пола, и потому естественно искал в подобных случаях личного свидания; на это он решился и теперь, с своею обычною ловкостью. Описание внешности Виоланты, сделанное Рандалем, и некоторые подмеченные им черты её характера и наклонностей, наиболее обусловливавших её поступки, удовлетворяли всем требованиям, которые граф на первый раз мог сделать.
Читать дальше