Эдвард Бульвер-Литтон - Мой роман, или Разнообразие английской жизни

– Это кто такой? как вы смели войти сюда? вскричал он исступленным голосом.

Но вслед за тем, узнав Рандаля, он покраснел, прикусил губы и весьма сухо сказал:

– Извините мою вспыльчивость. Что вам угодно, мистер Лесли?

– Вот письмо от лорда мне приказано отдать его в ваши собственные руки. Извините меня…

– Нет, ведь я не болен, сказал Эджертон холодным тоном:-Со мной сделался легкий припадок одышки; а так как в Парламенте скоро будет собрание, то я рассудил за лучшее посоветоваться с доктором – услышат ли мой голос стенографы. Положите письмо на стол и, будьте так добры, подождите ответа.

Рандалль вышел. Он ни разу еще не видал в этом доме доктора, и обстоятельство это тем более казалось удивительным, что Эджертону понадобилось мнение медика по случаю легкого припадка одышки. В то время, как Рандаль дожидался в приемной, в уличную дверь раздался стук, и вслед за тем явился превосходно одетый джентльмен и удостоил Рандаля легким, полу-фамильярным поклоном. Рандаль вспомнил, что он встречался с этим господином за обедом в доме молодого нобльмена из высшего аристократического круга, но что не был отрекомендован ему и даже не знал, как его зовут. Посетителю все это было лучше известно.

– Наш друг Эджертон верно занят, мистер Лесли, сказал он, поправляя камелию в петличке фрака.

«Наш друг Эджертон!» Должно быть, это очень великая особа, если смеет назвать Эджертона своим другом.

– Кажется, что он недолго будет занят, возразил Лесли, осматривая проницательным, испытующим взором особу незнакомца.

– Я не полагаю; а мое время так же драгоценно, как и его. Я не имел удовольствия быть отрекомендованным вам при встрече нашей в доме лорда Спендквикка. Славный малый этот Спендквикк, необыкновенно умен.

Рандаль улыбнулся.

Спендквикк вообще считался за джентльмена неслишком дальнего ума и не совсем то безукоризненной нравственности.

Между тем посетитель вынул карточку и предложил ее Рандалю.

Рандаль прочитал на ней: «Барон Леви, No….. в улице Брутон. »

Это имя было знакомо Рандалю. Оно слишком часто вертелось на губах фешенэбельных людей, чтоб не познакомиться со слухом непременного члена прекрасного общества.

Мистер Леви по профессии был ходатай по делам. В последнее время он оставил свое открытое призвание и не так давно, посредством происков и денег, получил в каком-то маленьком германском княжестве титул барона. Судя по слухам, богатство мистера Леви соразмерялось с его прекрасной натурой, – прекрасной для тех, кто нуждался во временном займе денег и кто имел верные надежды рано или поздно уплатить этот заем.

Редко случалось вам видеть джентльмена во всех отношениях прекраснее барона Леви, – джентльмена, почти одних лет с Эджертоном, но на вид гораздо моложе, – джентльмена, так прекрасно сохранившего свою молодость, с такими черными бакенбардами, такими белыми зубами! Несмотря на свое имя и на смуглый цвет лица, он, впрочем, не похож был на еврея, – по крайней мере по своей наружности. И, в самом деле, со стороны отца он не был еврей, но был побочным сыном одного богатого английского лорда и еврейской лэди, знаменитой в оперном мире. После рождения первого сына, эта лэди вышла замуж за немецкого купца, родом также еврея, который решился, для спокойствия супружеской жизни, усыновить новорожденного и передать ему свое имя. Вскоре мистер Леви-отец сделался вдовцом, и тогда действительный отец маленького Леви, хотя и не хотел ни под каким видом признать в нем сына своего, начал оказывать ему особенное внимание, часто брал его в свой дом и изредка вводил его в свое высокое общество, к которому юноша оказывал немалое расположение. По смерти милорда, отказавшего молодому, впрочем, уже осьмнадцатилетнему, Леви небольшой капитал, мнимый отец Леви сделал его стряпчим по делам и вскоре после этого воротился на родину и умер в Праге, где и теперь можно видеть его надгробный памятник. Дела молодого Леви и без руководства отца шли отличным образом. Действительное его происхождение было известно повсюду и, в общественном быту, приносило ему значительную пользу. Полученное наследство доставило ему возможность сделаться товарищем банкирского дома, где он некоторое время занимал должность старшего писца, и вскоре круг его практики распространился неимоверно, особливо между фешенэбельными классами общества. И действительно, он до такой степени был полезен, до такой степени услужлив и мил, до такой степени светский человек, что многие его клиенты, особливо молодые люди знатного происхождения, сделались его друзьями. Он был в прекрасных отношениях как с евреями, так и с христианами и, не будучи ни тем, ни другим, имел величайшее сходство (употребляя несравненное уподобление Шеридана) с чистым листком бумаги, положенным между Ветхим и Новым Заветом.