Эдвард Бульвер-Литтон - Мой роман, или Разнообразие английской жизни

– Дорогой, неоцененный Рандаль! чем могу я благодарить тебя? Если такой несчастный человек, как я, может оказать тебе услугу… по нет, это невозможно!

– Само собою разумеется, невозможно, потому что я никогда не попрошу тебя быть поручителем за какой нибудь мой вексель, сказал Рандаль. – Ты, кажется, видишь, что все мои действия клонятся единственно к соблюдению экономии.

– Да, да, произнес Франк, с тяжелым вздохом: – это потому, что ум твой превосходно образован – ты имеешь такое множество средств и способов к своему возвышению! А все мои заблуждения, все мои пороки проистекают из лености. Еслиб я имел какое нибудь занятие на ненастные дни, то никогда бы не поставил себя в такое затруднительное положение.

– О! современем ты будешь иметь бездну занятий над приведением в порядок своего имения. Мы, неимеющие недвижимости, по необходимости должны в познаниях отыскивать средства к своему существованию. Прощай, любезный Франк! мне пора домой. Да, кстати: тебе не случалось ли когда говорить с маркизой о Риккабокка?

– О Риккабокка? Нет…. Какую прекрасную мысль ты подал мне? Весьма вероятно, что ей интересно будет узнать, что моя родственница замужем за её соотечественником. Странно, что я до сих пор не сообщил ей об этом! впрочем, надобно сказать правду, я очень мало говорил с ней: она во всех отношениях стоит гораздо выше меня, так что при ней я делаюсь необыкновенно застенчив.

– Франк, сделай мне одолжение, сказал Рандаль, терпеливо ожидая окончания ответа Франка и в то же время соображая, какую бы представить причину подобной просьбы:– сделай милость, Франк, не намекай о Риккабокка ни ей, ни её брату, с которым, без всякого сомнения, ты будешь познакомлен.

– Почему же не намекать им?

Рандаль с минуту оставался в нерешимости. Изобретательность его ума на этот раз оставалась в совершенном бездействии, и – удивительно – он рассудил за лучшее в ответе своем почти не отступать от истины.

– Я скажу тебе, почему. Маркиза ничего не скрывает от брата, а брат её, как говорят, повсюду отыскивает какого-то своего соотечественника.

– Что же из этого следует?

– Может быть, что бедный доктор Риккабокка именно тот, кого ищет брат маркизы.

– Но ведь здесь он находится в совершенной безопасности, сказал Франк, побуждаемый врожденным убеждением в неприкосновенность своего родного острова.

– Правда, правда; но Риккабокка может иметь весьма уважительные причины, и, если говорить откровенно, он имеет эти причины для сохранения своего инкогнито; а тебе известно, что мы обязаны уважать подобные причины, не входя в дальнейшие подробности.

– Как ты хочешь, Рандаль, а я не смею думать так неблагородно о маркизе ди-Негра, возразил Франк, с непоколебимой уверенностью:– я не смею допустить предположения, что она может унизить себя до степени лазутчицы, с тем, чтобы действовать ко вреду своего соотечественника, поверяющего себя тому же гостеприимству, которым пользуется она сама. О, еслиб я подумал об этом, я не мог бы любить ее! прибавил Франк, с энергией.

– Конечно, ты прав; но подумай, в какое неприятное положение ты можешь поставить ее и её брата. Если бы они узнали тайну Риккабокка, это было бы жестоко и неблагородно.

– Да, да, это верно.

– Короче сказать, скромность твоя не может сделать ни малейшего вреда, а нескромность может послужить поводом к величайшему несчастью. Поэтому-то, Франк, я и прошу тебя дать мне благородное слово. Я не имею времени представить тебе более убедительные доказательства.

– Клянусь честью, что я не намекну на Риккабокка, отвечал Франк: – но все же я уверен, что он точно так же был бы безопасен, еслиб знала о нем маркиза, как и….

– Я вполне полагаюсь на твое благородное слово, торопливо прервал Рандаль и, не дожидаясь дальнейших возражений, вышел из комнаты.

На другой день, вечером, Рандаль Лесли тихо шел по большей дороге из деревни (находившейся милях в двух от Руд-Голла), в которой останавливался дилижанс. Он проходил мимо пашней, лугов и по опушкам леса, которые некогда принадлежали его предкам, но уже давно сделались чужим достоянием. Он был один среди мест, где проведены были первые, ребяческие годы его жизни, среди сцен, где развилась в нем неутолимая жажда к приобретению познаний. По дороге он часто останавливался, особливо когда в окрестных ложбинах открывались перед ним подернутые синеватым туманом церковная башня или угрюмые сосны, возвышающиеся над опустелыми равнинами Руда.