Эдвард Бульвер-Литтон - Король англосаксов

– Да, он не подозрителен, – подтвердил де-Гравиль.

– Какой толк в хорошо построенной крепости, если ее не охраняет никакой караул? И самый способный – ничто без дальновидности.

– Ты прав! – ответил рыцарь, пораженный справедливостью замечания. Но Гарольд – англичанин, а англичане считаются самым неподозрительным, из всех народов вселенной.

Герцог расхохотался, но смех его был прерван злобным рычаньем: он обернулся и увидел сына, катавшегося по полу с озлобленной собакой.

Вильгельм бросился к сыну, но мальчик закричал:

– Не трогай, не трогай собаку! Я сумею без твоей помощи справиться с ней!

Он со страшным усилием вывернулся из-под собаки, встал на колени и, обхватив шею бульдога, сжал ее с такой силой, что чуть не задушил ее.

– Ну, так я подошел на выручку собаки, – сказал Вильгельм Норманнский с улыбкой прежних лет и высвободил не без труда бульдога из объятий ребенка.

– Нехорошо, отец, – заметил Роберт, получивший уже в то время прозвище коротконогого, – заступаться за врага сына.

– Но ведь враг моего сына принадлежит мне, доблестный витязь, и я же могу потребовать от тебя ответа за измену государю, так как ты самовольно вступил в борьбу с моим четвероногим вассалом.

– Ты подарил мне эту собаку еще щенком, батюшка. И она не твоя!

– Это басни monseigneur de Courthose! Я только одолжил ее тебе для забавы – в тот день, когда ты вывихнул себе ногу, соскочив с крепостной стены, а у тебя, несмотря на жестокий ушиб, хватило еще злости замучить щенка до полусмерти.

– Подарить или одолжить – это одно и то же… Я не выпущу того, что попало мне в руки, ты сам учил меня поступать таким образом.

Вильгельм был в своей семье самым кротким и слабым человеком, он поднял сына на руки и обнял его нежно. Герцог не подозревал, несмотря на свою проницательность, что в этом поцелуе таился зародыш проклятья, возникшего на смертном одре сына и гибели последнего…

Малье де-Гравиль нахмурился при виде отцовского потворства, а карлик Турольд покачал головой. В эту минуту вошел дежурный герольд с докладом, что какой-то английский дворянин приехал во дворец (вероятно, по крайне важному делу, так как он не успел соскочить еще с лошади, как она пала мертвая) и просит у герцога позволения войти. Вильгельм опустил сына на пол и приказал ввести неизвестного гостя. Потом он вышел в другую комнату, приказал де-Гравилю следовать за ним и сел в свое герцогское кресло. Он всегда соблюдал придворный этикет.

Минуты через две один из придворных ввел посетителя, судя по ДЛИННЫМ усам коренного саксонца, и де-Гравиль узнал в нем Годрита, своего старинного знакомого. Молодой человек. наклонившись с большей бесцеремонностью, чем это допускалось при норманнском дворе, подошел ближе к герцогу и проговорил дрожащим от волнения голосом:

– Граф Гарольд шлет тебе свой привет, герцог норманнов! Твой вассал Гви, граф понтьеский, забыв закон рыцарства, поступил предательски с Гарольдом, ехавшим из Англии, чтобы посетить тебя. Ветер и буря прибили его корабли в устье Соммы. Он вышел на берег в качестве мирного гостя в дружеской стране, но был задержан графом со всей своей дружиной и заключен в темницу бельремского замка [23]. Пока я говорю, первый из лордов Англии и шурин короля сидит в тюрьме. Беззастенчивый Гви осмелился даже упомянуть о голоде, о пытке и о смерти – с намерением ли осуществить угрозу, или вынудить к выкупу. Выведенный, быть может, из пределов терпения невозмутимой твердостью и презрением графа, Гви позволил мне ехать к тебе с поручением Гарольда… Граф обращается к тебе как к государю и другу и просит защитить его от этого насилия.

– Благородный саксонец, – ответил герцог торжественно. – Это обстоятельство выдается из ряда, и изменить его для меня затруднительнее, чем ты воображаешь. Конечно, граф понтьеский мой вассал, но я не имею ни малейшего права вмешиваться в его поступки относительно лиц, претерпевших крушение или выброшенных волнами на его берега. Мне тяжело узнать, что твой доблестный граф подвергся такой неприятной случайности, и что я в силах сделать, будет сделано мной. Но я предупреждаю, что могу обратиться к графу понтьескому не как герцог к вассалу. Ступай и отдохни, а я пока обдумаю, чем мне помочь Гарольду.

Ответ такого рода со стороны герцога опечалил Годрита, и он проговорил с грубой откровенностью:

– Я не притронусь к пище и не выпью вина, пока ты не решишься помочь графу Гарольду – как рыцарь рыцарю и как человек человеку, – который поплатился за избыток доверия к тебе.