Эдвард Бульвер-Литтон - Король англосаксов

– Что подобная просьба совершенно законна, – ответил граф спокойно, но заявлена только не достаточно почтительно.

– Тебе ли, подкреплявшему требования оружием, говорить о почтительности! – воскликнул граф Альгар – Тебе ли учить тех, чьи отцы были графами, когда твои еще пахали мирно землю?.. Чем был бы твой дед, Вольнот, без измены Стреона?

Кровь бросилась в лицо надменному Гарольду при этом оскорблении в присутствии короля, который, несмотря на собственную слабость, любил, чтобы его таны проявляли бы силы друг против друга. Гарольд, несмотря на всю дерзость Альгара, ответил хладнокровно:

– Сын Леофрика, мы живем в стране, где происхождение хотя и уважается, но не дает без помощи более веских прав, преимуществ ни в советах, ни на поле сражения. К чести нашей страны, люди в ней ценятся по достоинству, а не по тому, чем были когда-то наши предки. Так водится давно в нашей саксонской Англии, где предки мои по отцу могли быть и сеорлями, но то же повторяется у воинственных датчан, где предки мои по матери Гите сидели на престоле.

– Да, тебе не мешает искать опоры в происхождении матери, – проговорил Альгар, кусая губы, – нам, саксонцам, нет дела до ваших северных королей, этих морских разбойников; ты владей богатыми доходными землями, но дай и мне получить то, что я заслужил.

– Один только король, а не его слуга, властен давать награды, произнес Гарольд, отодвинувшись в сторону.

Взглянув на Эдуарда, Альгар тотчас заметил, что король погружался в один из тех припадков сонливой задумчивости, в которых он искал, казалось, вдохновения в непредвиденных случаях. Он подошел к Гарольду и шепнул ему на ухо:

– Нам не для чего ссориться, я каюсь в своей вспыльчивости… извини же меня! Отец твой человек чрезвычайно умный и ищет нашей дружбы. Послушай, дочь моя считается красавицей; сочетайся с ней браком и убеди короля дать мне под предлогом свадебного подарка графство, упразднившееся с изгнанием твоего брата Свена и разделившееся между множеством мелких танов, с которыми нетрудно будет справиться… Ну, что же? Ты колеблешься?

– О, нет, я не колеблюсь, – ответил Гарольд, задетый за живое. – Хотя бы ты дал всю Мерцию в приданое Альдите, я не женился бы на дочери Альгара, не сделался бы зятем человека, который презирает мой род, унижаясь, между тем, перед моим могуществом.

Лицо графа Альгара исказилось от злости. Не промолвив не слова, он подошел к королю Эдуарду, который посмотрел на него тупым сонливым взглядом.

– Государь и король, – произнес он почтительно, – я высказал тебе свое желание по праву человека, сознающего справедливость своих требований и верящего в благодарность своего властителя? Три дня я буду ждать твоего решения, на четвертый же уеду. Да хранят боги твой королевский престол. Да соберут к тебе лучших твоих защитников – тех благородных танов, предки которых бились под знаменами Альфреда и Этельстана. Все шло хорошо в благословенной Англии, пока ноги датских королей не прикоснулись к почве ее.

Когда Альгар вышел, король лениво встал и сказал на нормано-французском языке, на котором привык говорить с приближенными:

– Возлюбленный мой друг, в каких пустых делах король осужден проводить свою жизнь, в то время когда важные и почти безотлагательные дела требуют неотступно моего попечения: там, в прихожей, ждет купец Эдмер, который принес мне сокровище, а этот забияка пристает ко мне со своим шакальим голосом и рысьими глазами и требует награды!.. Не хорошо, не хорошо… очень не хорошо!

– Государь мой король, – возразил Гарольд, – мне, конечно, не следует давать тебе советы, но это изображение ценится слишком дорого, а берега наши слабо защищены и, вдобавок, в то время, когда датчане заявляют права на твое королевство… Потребуется с лишком три тысячи фунтов серебра на исправление одной лондонской и саутваркской стены.

– Три тысячи фунтов! – возопил король. – Помилуй, Гарольд, ведь ты спятил! В казне моей найдется едва шесть тысяч фунтов, а кроме изображения, принесенного Эдмером, обещали еще зуб великой святой!

Гарольд только вздохнул.

– Не тревожься, король, – произнес он печально, – я позабочусь сам об обороне Лондона; благодаря тебе доходы мои велики, а потребности ограниченны. Теперь же я пришел испросить позволения мне уехать в мое графство. Подчиненные возмущаются моим долгим отсутствием; во время моего изгнания возникло много сильных злоупотреблений, и я обязан нравственно положить им конец.