Коллектив авторов - Сцены частной и общественной жизни животных

Не исключено, например, что о «Сценах» помнил Салтыков-Щедрин, когда сочинял свои «Сказки», где действующие лица из числа зверей, существуя во вполне «звериных» обстоятельствах, живя в норах или берлогах, решают совершенно человеческие проблемы, а порой даже имеют дело со вполне человеческими бытовыми реалиями, вроде лотерейного билета, по которому премудрый пескарь во сне выиграл большую сумму.

Другое предположение гораздо менее гадательно. Трудно усомниться в том, что когда Анатоль Франс назвал свою книгу «Остров пингвинов» (1908), он, известный книгочей, держал в памяти главу «Остров пингвинов» из «Жизни и философических мнений Пингвина» Этцеля/Сталя; конечно, книга Франса написана с иной целью, и пингвины у него не те, что у Этцеля, и о гранвилевских рисунках он некогда отозвался весьма неодобрительно, однако совершенно очевидно, что когда-то прочитанный рассказ из «Сцен» впечатался ему в память [115].

Наконец, еще более очевидно, что со «Сценами» был знаком Джордж Оруэлл, автор «Скотного двора» (1945) [116]; конечно, его памфлет написан совершенно в другом, несравненно более трагическим регистре (сказался опыт ХХ века), но начинает-то он свое повествование точно с того же, что и Этцель/Сталь: однажды ночью звери собираются вместе, чтобы сказать друг другу, что человек их эксплуатирует, а между тем они заслуживают лучшей доли!

Что касается рисунков Гранвиля, то исследовательница его творчества А. Ренонсья называет среди тех, на кого они повлияли, длинный ряд знаменитейших художников и кинематографистов: Гюстава Доре и Вильгельма фон Каульбаха, Мельеса и Диснея [117].

Отзвуки «Сцен» обнаруживаются и в таких произведениях и изданиях, где их, казалось бы, ожидаешь менее всего. Когда французский кот-ловелас восклицает: «Весь мой капитал – это мои усы, лапы и хвост», то невозможно не вспомнить другого кота, нашего современника и соотечественника по фамилии Матроскин [118], а когда шведский писатель Ян Экхольм сочиняет сказочную повесть «Тутта Карлсон Первая и единственная, Людвиг Четырнадцатый и другие» (1965), посвященную лису, желающему дружить с курами, невозможно не предположить, что он читал сказку Нодье о лисе, влюбленном в курицу. И даже тот одинокий хвост, изображение которого завершает «Сцены» (с. 647), знаком всем, кто в детстве держал в руках «Винни Пуха» с иллюстрациями Алисы Порет и видел хвост ослика Иа-Иа, превращенный Совой в шнурок колокольчика. Словом, можно сказать, что мы, сами того не зная, окружены далекими отзвуками «Сцен частной и общественной жизни животных». Тем больше оснований для того, чтобы познакомиться с самой этой книгой.

Несколько слов о нашем издании. Переводы выполнены по первому изданию 1842 года [119]. Из тридцати текстов оригинала в нашем сборнике напечатаны двадцать три: опущены несколько рассказов, которые либо чересчур сентиментальны и приторны, либо полны каламбуров, не поддающихся переводу. Некоторые из текстов, вошедших в нашу книгу, были переработаны авторами для издания 1867 года; наиболее интересные варианты отмечены в примечаниях. В оригинале все животные, растения, а заодно и человек пишутся с прописной буквы; мы постарались соблюсти это авторское правописание. Во французском оригинале реальные авторы-люди указаны не в начале, а в конце текстов, потому что в начале значатся имена авторов-животных; эту особенность мы также сохранили, а имена реальных авторов выставлены перед названиями текстов в содержании.

В нашем издании воспроизведены все полосные иллюстрации, сопровождавшие переведенные рассказы в издании оригинальном; опущены мелкие виньетки. Под иллюстрациями помещены те же цитаты из текста, что и в оригинальном издании.

Курсивом напечатаны примечания авторов; прямым – примечания комментатора. Сведения об авторах даны в первом примечании к первому тексту данного автора. Сведения из зоологии, энтомологии или ботаники в примечаниях сделаны как можно более краткими; я старалась сообщать только то, что необходимо для понимания текста и авторской словесной игры.

«Сцены» принадлежат к тому «полусмешному-полусерьезному миру иллюстрированной сатирической прессы, физиологий и коллективных нравоописательных сборников», о котором можно сказать то, что Жюдит Лион-Каэн сказала об упоминавшемся выше романе Луи Ребо «Жером Патюро»: «Каждый эпизод романа вписывается в богатейший интертекст сатирической прессы и панорамической литературы» [120]. Привести все эти параллельные места невозможно, да и ненужно, поэтому в примечаниях отмечены только самые выразительные из них или те, которые уточняют смысл текста.