Томас Майн Рид - Гаспар-гаучо. Затерявшаяся гора

Довольный своим успехом, Вальдец не забывал и о предстоящем деле – деле, для которого незачем было подниматься далеко вверх по Пилькомайо. Как ни занят он был этими мыслями, как ни спешил к диктатору Парагвая, но ехал осторожно, озираясь на каждом повороте. Особенно пристально оглядел он безлесные берега реки и, только убедившись, что они безлюдны, пустил коня вплавь. Борясь с течением, он не смотрел на воду, взоры его были прикованы к тому берегу.

Но следов Гаспара он не мог разглядеть.

– Вряд ли эти разини уже успели сюда приехать за исчезнувшей парочкой, – пробормотал он. – Еще рано! Тревогу, я думаю, они подняли только ночью и теперь только выступают…

На берегу он осадил коня и с усмешкой взглянул на заросли сумаха.

– В сущности, – прошептал он, – надо поглядеть, что там делается. Кто его знает: а вдруг он?.. Девчонка так орала и билась, что я не успел проверить – до конца ли сделано дело? Если он жив, то, пожалуй, уполз… А может, его и нашли?.. Каррамба! Придется проверить. Это вопрос десяти минут или одного последнего удара…

С этими словами убийца пришпорил коня и въехал в заросли с того же места, что накануне. Так, спугнутый охотниками тигр, крадучись возвращается к растерзанной жертве.

Вот он углубляется в темную чащу и ощупью едет по тропинке тапиров. Он помнит эту тропинку хорошо, даже слишком хорошо, и, ни разу не сбившись с нее, выезжает на прогалину, которую помнит еще лучше, ибо это та самая прогалина, где каких-нибудь двенадцать часов назад он совершил убийство. Теперь она освещена слабым утренним светом.

Не слезая с коня, убийца обозревает почву, но, к величайшему своему изумлению, не видит ничего. На прогалине нет ни живого Гальбергера, ни его трупа.

Руфино Вальдеца охватило бешенство. С уст его срывались восклицания изумления и досады. Но, вглядевшись пристальней в его лицо, мертвенно-землистое в утреннем освещении, мы различили бы на нем признаки страха.

– Тысяча чертей! – бормотал он, растерянно оглядывая траву. – Что это значит? Может ли быть, чтобы гринго выбрался отсюда? Может ли быть? Очевидно, может, если он выбрался. И конь его тоже. А мы-то, дураки, оставили ему коня. Ну, конечно, так и есть: он изловчился, влез на коня и поехал домой. Сейчас, должно быть, уже в эстансии…

Вальдец уже хотел было спрыгнуть наземь, чтобы внимательней разглядеть притоптанную траву и выяснить, действительно ли Гальбергер проявил такую невероятную живучесть. Но не успел он высвободить одну ногу из стремени и приподняться на другой, как до слуха его донесся своеобразный звук – такой подозрительный, что он снова уселся в седло и стал прислушиваться. Звук этот был негромок, но полон значения: конский топот в такой глуши!

– Отлично! – прошептал Вальдец. – Это конь Гальбергера.

Звук ослабевал, топот удалялся.

– Да, это его конь, – повторил убийца, продолжая прислушиваться. – Кому же на нем ехать, как не хозяину? Он удаляется, и довольно медленно. Впрочем, оно и немудрено. Ага, остановился… Что же мне теперь делать?

Вальдец еще раз прислушался и оглядел прогалину. Тут ему бросился в глаза новый просвет в чаще, тоже протоптанный тапирами. Как ни слаб был утренний свет, но на этой тропинке, выводившей из заросли не к броду, а в другом направлении, виднелись свежие лошадиные следы.

Вальдец, не теряя времени, кинулся по следам. Тропинка тапиров вела вверх по склону, в сторону от реки. Вальдец погонял коня, увязавшего в рыхлой почве. Теперь он забыл осторожность, думая только о том, как скорее настичь ослабленного раною врага и разделаться с ним.

Каково же было его изумление, когда, добравшись до пампы, он увидал не одного всадника, а двоих! Пусть один из них ранен и обессилен, зато другой далеко не таков. Этот здоровяк и силач – человек, которого Руфино Вальдец боится больше, чем ненавидит, хотя ненавидит всем сердцем.

Это Гаспар-гаучо, его давнишний соперник в любви, одержавший над ним верх в борьбе за сердце парагвайской красотки…

Боевой пыл убийцы сразу остыл. Вместо того чтобы броситься вперед и напасть на медленно удаляющихся всадников, он думал о том, как ускользнуть от них. Двое против одного! К тому же левая рука Вальдеца раздроблена пулей Гальбергера и висит на перевязи. Правда, Гальбергер не даст ему отпора. Он весь согнулся, с трудом держась в седле. И все же Вальдец не посмел бы напасть на этих людей, даже если б владел обеими руками. Уж не потому ли, что Гаспар когда-то пощадил великодушно его жизнь?.. Нет, не хотелось Руфино Вальдецу тягаться с Гаспаром-гаучо… И он так туго натянул поводья, что конь его прянул назад, словно наступил на змею.