Феликс Дан - Аттила. Падение империи (сборник)

– Зато они храбры, честны и преданны. Этого тебе должно быть довольно, господин, – с досадой проворчал Хелхал.

– Да, этого достаточно – по крайней мере для порабощения, если уж не для украшения мира. Но превращать в гуннок самых прелестных, самых неукротимых из этих белокурых богинь предоставляю я вот этим рукам, – и Аттила самодовольно вытянул вперед короткие, но сильные руки, напрягая железные мускулы. – Сопротивление красавиц только сильнее возбуждает мою страсть; мои ласки становятся более жгучими, когда я вспоминаю о своей затаенной цели, – удовлетворить мою ненависть ко всему германскому народу! Сколько сотен самых величавых и прекрасных дев отнял я навсегда у их соплеменников! Сначала они, конечно, сопротивлялись, как львицы, однако неволя очень быстро укрощала их. А после того, как у них рождался от меня первый ребенок или потом – от кого-нибудь из моих любимцев, германские женщины становились совсем ручными. Конечно, – после некоторой паузы продолжал Аттила, покачивая головой, – так было не всегда. И предпринятое мною смешение рас не всегда удается: безобразие, видимо, переходит в наследство легче красоты. Некоторые германки, увидев свое дитя, рожденное от гунна, – желтое, кривоногое, уродливое, – швыряли его об стену, вместо того, чтобы прижать к своей груди. Да, помесь не вполне удается! Гуннский уксус заставляет свертываться германское молоко. Мои собственные сыновья от германок вышли неудачными.

Он умолк и потупился.

– У Эллака благородная душа! – сказал Хелхал.

– Он мечтатель! – с неудовольствием воскликнул отец. – Мечтатель и настоящая баба. От своей матери, дочери амалунгов, унаследовал он глупые бредни, бесплодные думы и порывы куда-то вдаль. Эллак чувствителен, как женщина: ему хотелось бы обезоружить одним благородством всех врагов. Благородство! Насколько уместно оно, например, против Византии, против этих жалких и подлых императоров? Сын готки любит больше готов, чем гуннов. Право, я угадываю, кажется, причину его ненависти, – гневно заключил Аттила. – Он не может мне простить, что я, будучи гунном, осмелился сделаться его отцом! Песнями о подвигах готских героев убаюкивала его Амалагильда. Готские героические саги на родном языке втихомолку нашептывала она сыну, до тех пор… пока мне все это не надоело и мать Эллака внезапно… умерла.

Рот Аттилы подернулся легкой судорогой.

– Я был при этом, – хладнокровно заметил Хелхал. – Я и мальчик. Ты запретил ей петь песни на готском языке. Она стала просить: «Дай мне только попеть до конца про славную смерть короля Эрманриха, моего предка. Видишь, сын мой, прежде чем подчиниться гуннам, он вонзил себе…

– Она не смогла докончить, – воскликнул Аттила, – потому что я в гневе ударил ее ногой.

– Она была беременна и скончалась на месте. Эллак находился при этом. Может ли он тебя любить?

– Он должен меня бояться и пусть не рассчитывает, что я сделаю своим наследником его, калеку. Он не может даже владеть мечом!

– Правой рукой – да, но зато левой владеет превосходно, как ты отлично знаешь сам. Нередко побеждал он твоих врагов, с тех пор, как получил увечье, спасая тебя. Это было под Орлеаном. Эллак защитил правой рукой твою голову от громадного камня, пущенного из римской катапульты. Удар был меток.

– Этот камень не убил бы меня, как не убили тучи стрел и дротиков на Каталаунском поле. Ведь ты теперь знаешь, я рассказал тебе, какой смертью я умру. Впрочем, – с досадой продолжал гунн, – не радуют меня и многочисленные другие сыновья. Вчера у меня было их сто восемьдесят два, а сегодня доложили еще о двух новорожденных… Дочерям я давно потерял счет: от них мало проку. Не будет также прока и от моего любимца, красавчика Эрлака… Hо ты сам избаловал его чрезмерною любовью. Гораздо лучше воспитала Эллака отцовская… ненависть. Ну а Дзенгизиц?

– Про того нечего толковать. Дзенгизиц вполне тебе по сердцу, старик. Настоящий гунн!

– Да, лучший наездник и лучший стрелок из лука во всем нашем народе.

– Ну, конечно. Он хоть куда. Я люблю этого отчаянного малого, – благосклонно отвечал Аттила. – Но его мать – ай, какая она была некрасивая! – и он скорчил гримасу, словно ему на язык попалось что-то очень горькое.

– Она происходила из древнейшего рода гуннских ханов, – недовольно заметил старик. – Гораздо древнее твоего.

– Поэтому мой отец, Мундцук, приказал мне жениться на ней. Но знатность не убавила ее безобразия. Вот была отвратительная брачная ночь! И наш сын Дзенгизиц уродился такой же. Он еще безобразнее обоих родителей, взятых вместе. Но хотя этот наследник совершенно не похож на мягкосердечного Эллака, он тоже не годится в цари вселенной. С верховой ездой и стрельбой по ласточкам далеко не уедешь, особенно если на голове царская корона. Вот мой красавчик Эрлак – другое дело.