Александр Дюма - Сорок пять. Часть вторая, третья

– Любезный посол, – обратился к нему король, – потрудитесь подождать меня в моем кабинете. Королева хочет сказать мне что-то секретное – что-то касающееся моих подданных, как я полагаю.

Маргарита осталась почти неподвижна и только слегка кивнула головой. Видя, что супругам без него будет легче объясниться, Шико встал и оставил комнату, поклонившись сразу королю и королеве.

Удалить очевидца, которого Маргарита считала гораздо более сведущим, чем он сам признавался, было победой или, скорее, залогом безопасности королевы. Маргарита, как мы сказали, считала Шико довольно ученым, а наедине с мужем она могла свободно менять смысл латинских слов, дополняя их примечаниями, которых не придумают все земные схоласты.

Итак, Генрих и его жена имели удовольствие остаться наедине. На лице короля не было ни тени беспокойства, никакого признака угрозы. Решительно король не знал латыни.

– Государь, – первой нарушила молчание Маргарита, – я жду ваших вопросов.

– Это письмо очень вас занимает, друг мой. Стоит ли из-за него тревожиться?

– Государь, это письмо должно было бы иметь следствием своим важные перемены: короли не посылают друг к другу послов без важных причин.

– Ах, оставим их – и послов и посольство, друг мой. Лучше скажите: не предполагаете ли вы устроить сегодня вечером что-нибудь вроде бала?

– Предполагаю, государь, – отвечала изумленная Маргарита, – но только ничего необыкновенного – вы знаете, мы танцуем почти каждый вечер.

– А я отправлюсь завтра на охоту, на великую охоту.

– А!

– Да, на охоту за волками.

– Каждому свое удовольствие, государь: вы любите охоту, я – балы. Вы охотитесь – я танцую.

– Да, мой друг, – Генрих вздохнул, – и поистине в этом нет ничего дурного.

– Конечно, но вы, ваше величество, произнесли это со вздохом.

– Выслушайте меня.

Маргарита вся обратилась в слух.

– Меня беспокоит…

– Что беспокоит вас, государь?

– Молва.

– Молва? Ваше величество беспокоит молва?

– Что ж, это легко объяснимо, в особенности если эта молва может причинить неприятность вам.

– Мне?

– Да, вам.

– Государь, я вас не понимаю.

– Вы ничего не слышали? – произнес Генрих тем же тоном.

Теперь Маргарита действительно испугалась: она решила, что это новый способ нападения со стороны супруга.

– Я самая нелюбопытная из всех женщин, государь, и не слушаю никогда, что шепчут мне на ухо. Впрочем, я так мало обращаю внимания на слухи, что, даже когда до меня что-то доходит, затыкаю уши.

– Так ваш совет – пренебрегать этой молвой, этими слухами?

– Непременно, государь, короли в особенности должны презирать их.

– Почему короли в особенности?

– Потому, что наши имена можно услышать во всех пересудах, и было бы слишком хлопотно принимать все близко к сердцу.

– Чудесно! Я думаю, вы правы, мой друг, и готов привести превосходный случай для приложения вашей философии к жизни.

«Наступает решительная минута!» – подумала Маргарита и, призвав все свое мужество, довольно твердым тоном заявила:

– Очень приятно, государь.

Генрих начал как кающийся, которому приходится признаваться в тяжком грехе:

– Вы знаете, как занимает меня участь Фоссез?

– А! – воскликнула Маргарита, видя, что речь не о ней самой, и переспросила: – Маленькой Фоссез, вашего друга?

– Да, – отвечал Генрих все тем же тоном, – маленькой Фоссез.

– Моей фрейлины?

– Вашей фрейлины.

– Вашей страсти, вашей любви?

– Ну вот! Вы начинаете повторять один из тех слухов, которые сейчас осуждали.

– Правда, государь, – Маргарита улыбнулась, – смиренно прошу у вас прощения.

– Друг мой, вы правы – молва лжет часто, и нам, королям, в особенности необходимо превратить эту теорему в аксиому… Помилуй бог! Кажется, я заговорил по-гречески! – И Генрих захохотал от души.

Маргарита в этом шумном смехе и особенно в лукавом взгляде, его сопровождавшем, прочла насмешку. Беспокойство опять закралось в ее душу.

– Так, Фоссез?..

– Фоссез больна, друг мой, и доктора не понимают ее болезни.

– Это странно, государь. Фоссез, которая, по словам вашего величества, осталась такой же чистой; Фоссез, которая, как я от вас слышала, сопротивлялась бы королю, если бы король говорил ей о своей любви; Фоссез – этот цветок чистоты, этот прозрачный кристалл – должна позволить взору науки проникнуть в глубину ее радостей и горестей!