Александр Дюма: Сорок пять. Часть вторая, третья

– Кого тебе, д’Обиак?

Молодой человек, можно сказать ребенок, потому что ему было не более двенадцати лет, покраснел и преклонил колено перед Маргаритой. Шико неподвижно стоял шагах в двадцати от нее.

– Ваше величество, – произнес он по-французски, ибо королева изгнала провинциальное наречие из разговоров при дворе и в деловых сношениях, – один парижский дворянин, присланный из Лувра к его величеству королю наваррскому и направленный королем к вам, желает говорить с вашим величеством.

Прекрасное лицо Маргариты озарилось неожиданным огнем. Она обернулась с живостью и с тем тягостным чувством, которое при всяком случае проникает в сердца, давно уже разбитые. Ее зоркие глаза тотчас узнали знакомого – по виду и силуэту: Шико ясно обрисовывался на красноватом небе. Она покинула кружок, который собрался около нее, и пошла к Шико, вместо того чтобы пригласить его приблизиться. Обернувшись к оставшимся, чтобы проститься с ними, она сделала знак кончиками пальцев самому красивому дворянину, роскошнее других одетому. Прощаясь со всеми, она простилась только с одним. Но того, казалось, не успокоил этот прощальный знак. Маргарита заметила это.

– Господин Тюренн, потрудитесь сказать этим дамам, что я сию минуту возвращусь.

Красивый дворянин в белом камзоле поклонился просто, но не как равнодушный придворный. Королева быстро подошла к Шико, наблюдавшему за этой сценой, столь согласной с содержанием письма Генриха III.

– Господин Шико! – вскрикнула удивленная Маргарита.

– У ног вашего величества, – произнес Шико, – такой же доброй и прекрасной королевы в Нераке, как и в Париже.

– Каким чудом вы так далеко от Парижа?

– Извините, сударыня, но мысль совершить это чудо пришла, конечно, не бедному Шико.

– Я думала, – впрочем, все это говорили, – что вы умерли.

– Я сам распустил этот слух.

– С чем же вы к нам, господин Шико? Неужели я так счастлива, что во Франции еще не забыли о королеве наваррской?

– О сударыня, – Шико улыбался, – таких королев, как ваше величество, не забывают во Франции.

– Так в Париже люди все так же любезны?

– Король французский, – добавил Шико, не отвечая на вопрос Маргариты, – даже писал на этот счет королю наваррскому.

Маргарита покраснела:

– Писал?

– Да, ваше величество.

– И вы привезли это письмо?

– Не привез – по причинам, которые объяснит вам король наваррский, но выучил наизусть и повторил его величеству слово в слово.

– Понимаю: содержание письма было очень важным, и вы боялись его потерять или чтобы его не украли у вас?

– Точно так, ваше величество. И письмо было написано латынью.

– О, прекрасно! – воскликнула королева. – Я знаю по-латыни.

– А его величество, ваш супруг, знает этот язык?

– Любезный Шико, очень трудно судить, что знает и чего не знает король наваррский.

– А! – Шико был доволен, что не он один старается разгадать эту живую загадку.

– Если верить внешности, – продолжала Маргарита, – так он знает его дурно, потому что никогда не понимал или показывает, что не понимает, когда я говорю с кем-нибудь на этом языке.

Шико закусил губу.

– Ах, черт возьми! – пробормотал он себе под нос.

– Вы прочли ему это письмо?

– Оно было прислано ему.

– И он показал, что понял?

– Только два слова.

– Какие?

– Turennius и Margota.

– Turennius и Margota? – повторила Маргарита.

– Да. В письме есть эти два слова.

– Что же он?

– Послал меня к вам, государыня.

– Ко мне?

– Да. И сказал при этом, что письмо, вероятно, содержит вещи слишком важные, чтобы их доверить для перевода постороннему, и гораздо лучше, если переведете вы, прекраснейшая из ученых и ученейшая из прекрасных.

– Я готова выслушать вас, господин Шико, если таково повеление короля. – Маргарита слегка встревожилась.

– Угодно вашему величеству слушать меня здесь?

– Нет, не здесь – пойдемте в мой кабинет.

Маргарита пристально смотрела на Шико, который, из жалости скорее всего, открыл часть истины.

– Виконт, – обратилась она к Тюренну, – вашу руку! Господин Шико, идите впереди нас, прошу вас!

Бедная женщина чувствовала необходимость опоры, последнего взгляда любви, может быть, прежде чем подвергнуть себя испытанию, которое ей угрожало.

Мы описали аллею в три тысячи шагов и кабинет Генриха Наваррского, так что читатели не осудят нас, если мы опишем и кабинет Маргариты. Снаружи он имел множество потайных дверей, сообщавшихся с особыми или с проходными комнатами. Окна, молчаливые, как и двери, были снабжены ставнями, запиравшимися столь же бесшумно.