Александр Дюма - Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть пятая

Королева внезапно поднялась, бледная и со сжатыми кулаками.

– Вы слишком много знаете, – произнесла она глухим голосом, – вы посвящены в государственные тайны. А друзья, от которых вы узнали это, – предатели и ложные друзья. Вы их сообщница в преступлении, которое нынче совершаете. Теперь долой маску или я прикажу дежурному офицеру арестовать вас. О, я не боюсь этой тайны! Вы ее знаете, вы мне ее и отдадите! Она застынет в вашей груди. Ни эта тайна, ни ваша жизнь вам не принадлежат отныне!

И Анна Австрийская сделала два шага к бегинке с угрожающим жестом.

– Научитесь ценить верность, честь, скромность ваших покинутых друзей, – сказала бегинка и сбросила маску.

– Герцогиня де Шеврез! – воскликнула королева.

– Единственная, знающая тайну вашего величества.

– Ах, – прошептала королева, – обнимите меня, герцогиня! Ведь так можно убить своих друзей, играя их смертельными печалями.

И королева, склонив голову на плечо старой герцогини, пролила целый поток горьких слез.

– Как вы еще молоды и счастливы, – сказала герцогиня, – вы можете плакать!

Королева гордо посмотрела на герцогиню де Шеврез и сказала:

– Кажется, вы произнесли слово «счастливая», говоря обо мне. До сих пор, герцогиня, мне всегда казалось, что нет существа менее счастливого, чем королева Франции.

– Ваше величество, вы были действительно mater dolorosa [7] Мать всех скорбей ( исп. ). . Но рядом с теми возвышенными печалями, о которых мы с вами, две старые подруги, разлученные людской злобой, только что говорили, рядом с этими королевскими несчастьями у вас есть радости, правда, мало ощутимые вами, но вызывающие жгучую зависть в этом мире.

– Какие же? – спросила горестно Анна Австрийская. – Как вы можете произносить слово «радость», когда вы только что утверждали, что и тело мое и дух нуждаются в исцелении?

Госпожа де Шеврез задумалась на минуту, потом прошептала:

– Как же короли далеки от всех других людей!

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что они так отдалены от грубой действительности, что забывают все то, в чем нуждаются другие. Так обитатель африканских гор на своих зеленых высотах, оживленных студеными ручьями, не понимает, как умирают от жажды и голода среди пустыни, сожженной солнцем.

Королева слегка покраснела; она только теперь поняла, что имела в виду герцогиня.

– Как это было плохо с моей стороны, что я вас покинула, – сказала она.

– Ах, ваше величество, король, говорят, унаследовал ненависть, которую ко мне питал его покойный отец! Король прогнал бы меня, если бы знал, что я нахожусь во дворце.

– Я не говорю, что король очень расположен к вам, герцогиня, – возразила королева. – Но я могла бы… тайно…

На лице герцогини промелькнула пренебрежительная улыбка, которая взволновала ее собеседницу.

И королева поторопилась добавить:

– Впрочем, вы очень хорошо сделали, что пришли сюда.

– Благодарю вас, ваше величество.

– Хотя бы для того, чтобы дать мне радость опровергнуть слух о вашей смерти.

– Разве действительно говорили о том, что я умерла?

– Всюду.

– Однако мои дети не носили траура.

– Вы знаете, герцогиня, двор часто путешествует; мы мало видим ваших сыновей, и, кроме того, столько вещей ускользает от нашего внимания среди забот, в которых мы постоянно живем.

– Ваше величество, должно быть, не поверили слуху о моей смерти.

– Почему же? Увы, мы все смертны; разве вы не видите, что я, ваша младшая сестра, как мы прежде говорили, уже приближаюсь к могиле?

– Ваше величество, поверив моей смерти, были, вероятно, удивлены, что не получили от меня вести.

– Смерть иногда приходит внезапно, герцогиня.

– О, ваше величество! У душ, отягощенных тайнами, подобно той, о которой мы только что говорили, всегда есть потребность в освобождении, которую надо удовлетворить заранее. Приготовляясь к вечности, мы должны привести в порядок свои бумаги.

Королева вздрогнула.

– Ваше величество, – сказала герцогиня, – вы узнаете точно день моей смерти.

– Каким образом?

– На следующий день после моей смерти ваше величество получит в четырех конвертах все, что осталось от нашей давней, такой таинственной тогда переписки.

– Вы ее не сожгли? – воскликнула с ужасом Анна.

– О, дорогая королева, только предатели жгут королевские письма.

– Предатели?

– Да, конечно. Или, вернее, они делают вид, что жгут, но сохраняют или продают их.