Мария Корелли - Варавва. В кругу Иисуса Христа (сборник)

– Хотя ты и преступник, но все же есть что-то благородное в твоей натуре, – сказал он. – Надеюсь, тебе это зачтется. А про Иуду я могу тебе кое-что рассказать. Внезапно покинув Иерусалим, он отправился к морю Галилейскому и там присоединился к ученикам Пророка из Назарета. Он странствовал вместе с Ним. Я сам его видел в Капернауме, и он всегда был рядом с Учителем. А здесь, в Иерусалиме, вчера ночью он передал Иисуса в руки стражи, и теперь навечно имя Иуда будет звучать как «предатель».

– А Юдифь про это знает? – тревожась, спросил Варавва.

Холодная улыбка промелькнула на губах Мельхиора.

– Юдифь знает много, но не все! Она не видела брата со вчерашнего заката солнца.

– Он бежал из города?

Мельхиор как-то странно посмотрел на Варавву, потом ответил:

– Да, бежал…

– А остальные Его ученики? Где они?

– Они тоже бежали… Что им оставалось делать? Бросить погибающего – это так по-человечески!

– Все они трусы! – горячо воскликнул Варавва.

– Нет! – поправил его Мельхиор. – Все они люди!

И видя опечаленное лицо своего спутника, добавил:

– Разве ты не знаешь, милейший Варавва, что все люди – трусы? Увлекался ли ты когда-нибудь философией? Если нет, то для чего читать латинские и греческие свитки и углубляться в учение египтян? Нет человека, который был бы героем постоянно, в больших и малых вещах – славные дела совершаются редко, в минуту сильного воодушевления. Вот ты – высокий, широкоплечий, сильный и кажешься храбрецом. И один кокетливый взгляд, чарующая улыбка могут тебя заставить украсть и даже убить! И потому ты – человек и тоже трус! Быть слишком гордым, чтобы воровать, слишком милосердным, чтобы поднять, руку на другого – вот это было бы человеческим подвигом! Но люди – пигмеи. Они трясутся за свою жизнь. А что их жизнь? Ничтожная пылинка в солнечном луче – не больше! И выше этого люди не поднимутся, пока не узнают, как придать ценность своей жизни. Но это откроется немногим!

Варавва удрученно вздохнул.

– Тебе нравится повторять историю моих грехов, – сказал он. – Может быть, ты думаешь, что я не могу слишком часто слушать ее? Ты называешь меня трусом, но я не сержусь на тебя – ты иноземец, а я, несмотря на свободу, все-таки преступник… Кроме того, ты умен и обладаешь непонятной силой… Поэтому я лучше воздержусь от упреков. Но думаю, что еще не слишком поздно сделать свою жизнь осмысленной, и я этого достигну.

– Конечно, – сказал Мельхиор. – Но это такое дело, в котором тебе никто не может ни помочь, ни помешать. Жизнь – талисман, но цель этого волшебного подарка ты должен понять сам!

Движение толпы вдруг застопорилось.

Опять раздались восклицания:

– Он умрет прежде, чем Его успеют распять!

– Он теряет сознание!

– Если Он не может идти сам, обвяжите Его веревками и втащите на Голгофу!

– Пусть Симон и Его несет вместе с крестом!

– Поддержите Его, злодеи, – выделился из этого жестокого хора женский голос. – Или вы хотите, чтобы до цезаря дошло: иудеи – варвары?!

Шум усиливался, возбужденная толпа бурлила, несколько человек упали, и их затоптали. Плакали дети, рыдали женщины – царила паника!

– Вот удобный случай попытаться спасти Его! – прошептал Варавва в сильном волнении и сжал кулаки, готовясь к драке.

Мельхиор удержал его.

– Лучше попробуй сорвать солнце с неба, – сказал он сердито. – Успокойся, опрометчивый дурак! Ты не можешь спасти Того, для Которого смерть – божественное преисполнение жизнью! Попытаемся лучше протолкаться вперед, чтобы узнать причину остановки.

С этими словами, крепко держа Варавву за руку, Мельхиор бросился в самую гущу толпы, которая раздвигалась перед ним словно по волшебству. Вскоре они вышли на сравнительно просторное место, откуда можно было наблюдать за происходящим. Остановка была вызвана тем обстоятельством, что внезапная мертвенная бледность Узника, Его плотно смеженные веки и неверный, спотыкающийся шаг навели охрану на мысль, что Он может умереть в дороге и лишить дарового зрелища накаленную до предела толпу. Чтобы этого не случилось, решили поддержать Его тающие силы. Петроний поднес свою фляжку к губам Страдальца. Почувствовав прикосновение металла, Он открыл Свои лучистые глаза и улыбнулся. Очарование и нежность этой улыбки, бесконечное терпение и любовь, которые она выражала, озарили распалившихся, потных людей и подействовали на них как прохлада. Шум и крики прекратились, все невольно потянулись к светлому взгляду.