Иван Горбунов - Очерки о старой Москве

Комиссар на месте. Кричит, ругается, дерется, командует.

– Давай багор! Тащи!..

– Я не полезу!

– Что ж, сам я, что ли, должен лезть… Кто я?

– Мы знаем, что ты ваше благородие, а только я ни в каком случае не полезу. В ем теперича пудов двадцать есть, его и вытащить невозможно.

– Молчать! – и т. д.

– Ермил Николаевич, хозяин приказал, как собственно завтрашнего числа у нас поминки по Матрене Герасимовне, так вот именно приказали доложить… Архимандрит хоронить будет…

– Стало быть, обед рыбный будет…

– И рыбный, и такой – обыкновенный.

– Буду.

И сидит комиссар на почетном месте с духовенством, отдавая предпочтение свежей икре перед паюсной.

– У кого какой вкус! По мне свежая икра несравненно лучше паюсной, – говорит он, забивая рот блином, густо наслоенным свежей икрой.

– И я того же мнения, – соглашается с ним отец протоиерей.

– Ермил Николаевич, не оставьте нас своим посещением: дочку просватали. Завтра сговор.

– Всенепременно!

И сидит комиссар на купеческом сговоре в отдельной комнате и дуется с купцами в трынку, принимая каждые четверть часа по стакану лиссабонского.

«Предписываю вашему благородию с получением сего немедленно произвести опись имущества и охранить оное несостоятельного должника, московского третьей гильдии купца и т. д.»

И едет Ермил Николаевич с писарем, понятыми и добросовестными свидетелями творить волю пославшего…

– Шуба соболья! – выкрикивает охранитель.

Писарь записал.

– Что ты, в первый раз, что ли, на описи-то? – говорит тихо Ермил Николаевич.

Писарь вытаращил глаза.

– Пиши: «меховая».

– Ложек серебряных…

Писарь записал.

– Да металлических!.. Черт тебя возьми! Металлических… Я такого дурака еще не видывал!..

Он был в своем квартале мировой судья.

– Иван Семенов, помирись ты с этой анафемой. Ведь тебе же хуже будет, если она дело направит в управу благочиния.

– Обидно, Ермил Николаевич, обидно мириться-то, ведь я по первой гильдии.

– Ну, дай ты ей пятнадцать целковых…

– Ну, так и быть, получи! Только нельзя ли ее хошь дня на три в часть посадить…

– Уж сделаем, что можно.

– Позвольте узнать, в каком положении мое дело? – спрашивает, подходя к столу, средних лет женщина.

– Вы Анна Клюева? – скроивши важную мину, спрашивает комиссар, – вдова сенатского копииста? По происхождению – дочь унтер-офицера карабинерного полка?

– Да-с.

– Тэк-с. А вы давно кляузами изволите заниматься?

– Помилуйте, какие же это кляузы, когда он на паперти меня прибил…

– А свидетели у вас есть? А доктор вас свидетельствовал?

– Помилуйте…

– Вы нас, матушка, помилуйте! И без вас у нас дела много. Вы женщина бедная, возьмите пять рублей и ступайте с богом. А то мы вас сейчас должны будем отправить к частному доктору для освидетельствования нанесенных вам побоев, тот раздевать вас будет… Что хорошего – вы дама.

Просительница начинает всхлипывать.

– А как тот с своей стороны, – продолжает спокойным тоном комиссар, – озлится, да приведет свидетелей, которые под присягой покажут, что его в тот день не только в церкви, а и в Москве не было, так вас за облыжное-то показание…

– Помилуйте, – прерывает просительница.

– Позвольте, дайте мне говорить… – останавливает комиссар. – Вы не бывали на Ваганьковском кладбище?

– Мой муж там схоронен.

– Стало быть, мимо острога проезжали. Неприятно ведь вам будет в остроге сидеть.

– Я правду говорю! Неужели за правду…

– А те святой крест и евангелие будут целовать, что вы неправду говорите! Полноте, возьмите пять рублей. Василий Иванович, возьмите с г-жи Клюевой подписку, что она дело прекращает миром. Вам напишут, а вы подпишите.

– Извольте, я подпишу, только пяти рублей не возьму… Бог с ним!

– Ну, как хотите!

Он был в своем квартале и прокурор, только в редких случаях, это когда считал себя оскорбленным кем-либо из купцов, обидевших его «праздничными» или иными установленными обычаем денежными взносами. Тут он являлся во всем величии своей власти: вызывал в квартал дворников, находил в колодцах у обывателей утопленных котят, отыскивал непрописанные паспорта; простой пьяный шум на фабрике принимал за буйство с сопротивлением властям, но по свидании с обвиняемым обывателем преследование прекращалось «по недостатку улик».

Он был и судебным следователем.

«Во исполнение приказания вашего высокоблагородия, производил следствие с прикомандированным чиновником (таким-то) об ограблении купца (такого-то) в Водосточном переулке, причем грабители, употребив насилие, скрылись, оставив на месте, по всему вероятию, принадлежащий им лом и огарок стеариновой свечки. То и надо полагать, названные грабители из Москвы бежали, ибо нахождение их в Москве, при опасности быть пойманными, при нашем совместном заключении, невозможно. Причем, по долгу присяги, не могу не отнестись с большою похвалою к полицейскому служителю Гаврилову, трое суток, несмотря на сырость и ветер, сидевшему на реке Яузе, под Полуярославским мостом, выслеживая злодеев».