Мария Корелли - Вендетта, или История всеми забытого

Мы пролетели почти под носом великолепной яхты, на мачте которой развевался английский флаг, – ее паруса белоснежно сверкали в лунном свете, а сама она прыгала по волнам, словно чайка. На палубе стоял мужчина, чья высокая атлетическая фигура резко выделялась благодаря одеянию яхтсмена, и обнимал за талию свою спутницу. Мы всего лишь минуту-другую шли рядом с величественным судном, но мне все же удалось хорошо разглядеть влюбленную парочку, и как же я пожалел этого мужчину! Почему? Он, несомненно, был англичанином, сыном страны, где сама земля должна благоухать добродетелью, поэтому женщина рядом с ним обязана являть собой совершенный образец чистоты: англичанин никогда не ошибется в подобных вещах! Никогда? Вы уверены? Ах, поверьте мне, теперь нет больших различий между женщинами разных народов. Когда-то они существовали, я готов согласиться с этим. Некогда, по общепринятому мнению, «английская роза» являла собой образец настоящей англичанки, но теперь, поскольку мир столь поумнел и преуспел в искусстве катиться под откос, может ли даже высокородный британский аристократ с легким сердцем взирать на поведение своей второй половины? Может ли он без опаски предоставить ее самой себе? И нет ли мужчин, также похваляющихся своей «голубой кровью», которые, возможно, готовы прибегнуть к воровским приемам, дабы в его отсутствие проникнуть в его дом с помощью отмычек и украсть расположение его жены? И разве не она, хоть и являясь матерью трех или четырех детей, готова с благоволением принимать мерзкого похитителя чести и прав ее мужа? Прочтите любую английскую газету за любой день, и вы обнаружите, что некогда «высоконравственная» Англия ноздря в ноздрю с другими менее лицемерными странами мчится к краю падения общественных нравов. Препятствия, когда-то существовавшие, сломаны, «профессиональных красавиц» принимают в кругах, где прежде одно их появление становилось сигналом всем уважаемым дамам немедленно удалиться. Титулованные аристократки услаждаются фиглярством на театральных подмостках в одеяниях, как нельзя более откровенно демонстрирующих их формы зубоскалящей публике, или же распевают в концертных залах ради удовольствия выставить себя напоказ и с улыбками и благодарными поклонами принимают вульгарные аплодисменты немытой толпы!

О боги! Что сталось с надменной гордостью былых времен, с той гордостью, которая презирала всякое хвастовство и ценила честь выше самой жизни? Какое поразительное знамение времени заключено в следующем: позвольте женщине утратить честь до свадьбы, и не будет прощения ни ей, ни ее прегрешению. Но предоставьте ей делать все, что заблагорассудится, когда ее защищает имя мужа, и общество закроет глаза на все ее преступления. Добавьте к этому факту общий насмешливый дух, господствующий в высшем свете и интеллектуальных кругах, высмеивание религии, высмеивание чувств, высмеивание всех лучших и благороднейших свойств человеческой натуры. Приплюсуйте к этому всеобщее распространение «свободомыслия», а значит, противоречивости и неустойчивости убеждений, позвольте всему вышеупомянутому продолжаться еще несколько лет – и Англия станет взирать на соседние страны, как смелая женщина во время игры в домино. Ее лицо частично скрыто, якобы для того, чтобы избежать позора, но глаза ее холодно сверкают из-под маски, показывая всем, что она втайне упивается новым стилем поведения из-за беззакония пополам с жадностью. Ибо она навсегда останется алчной, и самое худшее, что из-за ее прозаической натуры ей будет недоступна искупительная благодать, которая придала бы ей блеск и очарование. Франция весьма недобродетельна, Бог тому свидетель, но все же на ее губах осталась лучезарная улыбка, так радующая сердце. Италия столь же недобродетельна, но все же ее голос полон мелодий, похожих на пение птиц, а ее лицо – воспеваемая поэтами дивная мечта! Но недобродетельная Англия походит на мелочно-расчетливую и несколько сварливую матрону, одержимую несвойственной и не идущей ей резвостью и проворством, лишенную смеха, песни и улыбки, с единственным богом по имени Злато и единственной заповедью, предположительно одиннадцатой: «Не попадайся!»

В ту ночь я спал на палубе. Капитан предложил мне собственную небольшую каюту и в своем добросердечии был искренне расстроен моим настойчивым отказом занять ее.

– Под лунным светом спать опасно, синьор, – обеспокоенно произнес он. – Говорят, от этого сходят с ума.