Петр Краснов - Атаман Платов (сборник)

Я наблюдал нашу публику еще и за картами. Тут темперамент человека проявлялся вовсю, в полном блеске. Играли обычно в железку, играли азартно и жадно. Сохатый весь дергался, как на иголках. Вот эти-то два господина и были, по-моему, передатчики из нашего лагеря в революционный. Ананьин сознательный, Сохатый бессознательный.

От этих двух людей революционеры знали все об нас, а мы только кое-что о революционерах, так как те были крайне осторожны. И неудивительно. Нам, кроме предательской пули, нечего было бояться, а тем, верно, не раз снились по ночам голубые мундиры и тень страшной виселицы. Неудивительно, что они и были во много раз осторожнее нас. Вачнадзе, небось, не сказал, что они будут убирать сопротивляющихся, а только, что события свершаются знаменательные и правильные, что противящиеся им будут убираться всемерно и тайно. В случае чего, он мог отговориться тем, что повторял слова газет и слухи о революционерах.

Ананьин, несомненно, передал им подслушанный разговор, и с этого времени у нас отношения стали еще более натянутыми. Такие, которые неминуемо ведут к борьбе непримиримой.

Во 2-м Кавказском саперном батальоне, так же, как и в 4-ом саперном в Гродно, и в 4-ом Восточно-Сибирском, младшие офицеры были предоставлены всецело самим себе. Как будто тогдашние руководители русской жизни считали всерьез, что молодой человек, надевший офицерские погоны, все уже знает и должен быть сам себе учителем и наставником. Старшие офицеры совершенно не интересовались младшими. Что они делают, как проводят время, что читают, что вытворяют, даже как работают, – было совершенно безразлично. Лишь бы не заговорили о ком-нибудь из них в дурную сторону. Тогда суд чести и… за дверь. Отсюда проистекало сокрытие проступков, даже командиром, – чтобы не выбрасывать виновного на улицу. Правда и то, что суровые законы офицерской жизни и чести старой русской жизни, то, что принято называть рутиной, – сильно сдерживали натуры, даже самые пылкие… Но все же жаль, бесконечно жаль, что никто не руководил нашей молодежью.

Разве допустимо было закрывать глаза на революционеров? А ведь никто из старших не решался им сказать ни слова. Скорей младшие укоряли старших в черносотенстве… А пьянство! Ведь все старшие офицеры знали наперечет тех, кто пьет излишне, но опять-таки, даже ничего не говорили, если пьющий не выходил из рамок приличия. Пьет и пусть себе пьет, лишь бы не нарушал резко правил чести и не марал мундира. А то, что у человека портилась душа, разрушались разум и тело, – это было всем глубоко безразлично.

Сколько раз я сам принимал участие в общей азартной карточной игре. Играли – лишь бы убить время.

Вечера мы, обыкновенно, проводим в лагере. Скучно и грустно. Сидим в своем жалком офицерском шатре при свете фонарей. Пьем вино, разговариваем. Рано ложимся спать.

Ездить в собрание в город или в крепостное и далеко, и дорого. Там нужно ужинать, не сидеть же истуканом весь вечер. А это все же рубль или два из кармана. Сопряжено и с затруднениями: нужно по телефону вызывать извозчика, платить и ему около рубля.

Крепостное собрание имело очень. приличный буфет и огромный тенистый сад. Публика любила танцевать, и каждое воскресенье устраивались вечера. Я не танцор и потому мало кого знаю. Война приостановила мои танцевальные упражнения, и я не решаюсь теперь выступать с малознакомыми. Больше всех танцует Абрамов и танцует очень хорошо. Особенно мазурку, когда публика даже собирается смотреть на него.

– Пойдемте, – слышатся голоса, – сейчас будет мазурка, Абрамов дирижирует…

Зашли как-то в буфет крепостного собрания Франчич, Федоров, Иванов и я. За столом, среди артиллеристов, сидит наш Абрамов. Шумит, – видимо, здорово подвыпил… Что-то кричит… Прислушиваемся и даже ушам своим не верим.

– Надоели мне эти саперы!.. Революционеры, сволочь!.. Я бы хотел в артиллерию к вам. Возьмете?

– Возьмем! – отвечают смущенные артиллеристы. Наклоняются к нему, что-то шепчут. По-видимому, заметили нас и стараются утихомирить пьяненького.

– Наплевать!.. Пусть слышат! – Он разражается скверной руганью по адресу сапер. – Не возьмете, в казаки уйду, а служить с этими революционерами не желаю…

– Что же, господа?! – обратился я к своей компании. – Я человек новый, а вы что же?.. Решаете слушать, как он поносит сапер?

Иванов вскочил и подошел к артиллеристам. Он знал всех, – недаром родился в Алексадрополе и окончил Тифлисский корпус. Абрамов пьяными глазами, узкими и слезящимися, посматривал на него, потом и на нас.