Петр Краснов - Атаман Платов (сборник)

– Как дела, ваше благородие? – встретил меня на площадке швейцар. – Ага! К его императорскому высочеству… Хорошо, сейчас справлюсь… Через полчаса, – сказал он, вернувшись.

Действительно, через полчаса меня пригласили в кабинет великого князя. С почтением переступил я порог огромного полутемного кабинета. Что-то все очень уж хорошее, роскошное, но рассмотреть ничего не успел. Ко мне шел из глубины комнаты великий князь. Подошел почти вплотную. Высокий, на голову выше меня. Худой. Изящный. Величественный вид, настоящий князь. Золотые генерал-адъютантские аксельбанты. Он стал расспрашивать меня про войну, про работу. Отвечаю, а сам слежу за собой, чтобы не сбиться. Минут десять так меня расспрашивал князь, однако видно, что и он осторожен и вопросы задает обыкновенные.

– А зачем ходатайствуете о переводе? Нам офицеры нужны и на Востоке! – В голосе послышался упрек.

– Ходатайство возбуждено не по моему желанию, – ответил я, – а вследствие постановления комиссии врачей. Болел я немного, всего шесть недель и лично не просил о комиссии. Врачи признали сами, что климат Сибири вреден для моих легких. Я и здесь в училище болел воспалением легких.

– Так! Это дело другое. А зачем тогда сами явились сюда?

– Полюбопытствовал узнать что-нибудь о переводе, – отвечал я откровенно. – Через два месяца кончится отпуск по болезни и нужно опять ехать в Сибирь, а я полагал ехать уже к новому месту служения.

– Ваши однофамильцы, военные инженеры, как приходятся вам?

Доложил, что отец и дядя.

– Хорошо… Можете идти к подполковнику, – он назвал фамилию, – и скажите ему, что я разрешил вам взять любую вакансию по южному фронту.

– Покорнейше благодарю, ваше императорское высочество, – ответил я. Князь подал руку и крепко пожал мою. После этого я отступил, думая, что князь повернется и пойдет к себе. Но он стоял и продолжал смотреть на меня. Тогда я повернулся по уставу налево кругом и вышел из кабинета. Тот же швейцар поздравил меня с успехом и, поймав за рукав какого-то молодого писаря, сказал ему проводить меня к подполковнику.

В огромном зале, сплошь заставленном столами, сидели офицеры. К ним поминутно подходили писаря с бумагами. Я подошел к подполковнику и представился.

– Чем могу служить? – вежливо осведомился тот.

Я доложил.

– Тэк-с, – протянул он. – А куда вы желали бы?

– В севастопольскую крепостную саперную роту.

– Нет вакансий.

– Его императорское высочество разрешил мне избрать любую часть по южному фронту.

– Совершенно верно, но он не добавил: сверх комплекта-с.

Жалует Царь, да не милует псарь, – мелькнула у меня в голове старая русская пословица. Не идти же обратно к князю с жалобой на этого франта.

– Тогда можно ли в первый Кавказский саперный? – спросил я. Тифлис и гренадерское шитье на воротнике нравились мне тоже.

– Тоже нет вакансий! Есть в Туркестане.

– Никак нет, тогда разрешите пойти к генералу Вернандеру, Туркестан я не желаю. – Я собрался повернуться, но подполковник поднял руку.

– Кажется, во второй Кавказский есть вакансия. – Он порылся в столе. – Так и есть… Желаете?..

Что же поделаешь? – подумал я и согласился.

– Хорошо-с, недельки через две, три пройдет в приказе. Честь имею кланяться.

Дело было сделано. Думал немедленно вернуться в Рязань, но встретил Валю Горозеева и он затащил меня к себе домой. Собственно к своей мамаше, которая давным-давно разошлась с его отцом. Она жила уроками музыки. Тяжелая жизнь и либеральное общество студентов и студенток сделало и ее такой же неуравновешенной, настроенной революционно. У нее был целый склад журналов, выходивших во время свобод. Валя стал мне показывать все эти «Стрелы», «Молнии» и прочий социальный бред, с самыми грязными карикатурами, с нападками на правительство и полицию.

Особенно поразила меня картина, изображавшая улицу между двумя рядами трехэтажных домов. Улица залита кровью. Лежат убитые дворники, студенты, рабочие, городовые. Вверху два ангела уносят на небо студента. Убитый студент с браунингом в руке лежит распростершись на тротуаре, а его «чистую» душу ангелы влачат на небо. Зато внизу картины черти волокли в ад души городовых.

Валя весело смеялся и, указывая на карикатуры, говорил то за одних, то за других. Видимо, и он колебался в своих политических воззрениях.

– Почему журнал решил отправить студента-безбожника на небо? – спросил я Валю.

– Как безбожника? – удивился он.