Генрих Лаубе - Бретонская роза

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

– Вы, право, странный народ, господа ученые! День и ночь ломаете себе голову, воображаете, что с помощью искусственных формул и вычислений вам удастся разрешить вопросы, недоступные человеческому уму! Через это вы лишаете себя возможности наслаждаться солнечным днем, теплой ночью и всем тем, чем наслаждаются простые смертные!

– Кто вам сказал, что наш ум не может перешагнуть за пределы земли и что это всегда останется недостижимым для нас?

– Кто сказал! Да я сужу по себе. Природа ничем не обидела меня. Разве я глупее других людей, дурно сложен или слабее вас, господин канцлер! Вся Франция подымет на смех того, кто бы стал утверждать это!

– Разумеется, никто не решится сказать что-либо подобное о самом счастливом и богато одаренном человеке в целой Франции, который был назначен адмиралом, не имея ни малейшего понятия о морской службе!

– Смейтесь надо мной сколько угодно! Мы одни, и потому я вовсе не в претензии, что вы не доверяете моим адмиральским способностям. Но мне обидно, что у вас явилось сомнение в моих умственных способностях.

– Я никогда не позволю себе сомневаться в вашем уме! Это было бы оскорбительно для короля Франциска I, который отдал вам предпочтение перед всеми окружающими его.

– Значит, вы признаете, Бюде, что я имею право голоса в таком вопросе, как существование души у людей. Но сколько я ни напрягал свой ум, загробная жизнь все-таки представлялась мне покрытой непроницаемой тьмой. Не прерывайте меня! Я хорошо помню все ваши формулы, аргументы и выводы. Вы достаточно угощали ими короля и нас в длинные зимние вечера! Мне не трудно повторить их в последовательном порядке, подбирая одно к другому, нить за нитью, не хуже любого ткача и восстановить всю ткань. Тем не менее я смело утверждаю, что добытые вами результаты ни к чему не ведут и все, чего нельзя понять простым умом без ваших формул, – сущий вздор!

– Из ваших слов выходит, что нужно довольствоваться тем, что есть. Зачем объезжаете вы своих коней? Разве они не совершенствуются от дрессировки?..

– Тише! Мне послышался лай охотничьих собак! – сказал адмирал.

Он остановил коня и стал прислушиваться. Но конь его, горячей андалузской породы, тряс уздечкой и бил копытами о древесные пни, так что трудно было расслышать что-либо. Между тем лошадь другого всадника, походившая на мула, стояла неподвижно. Как лошади, так и всадники представляли собой полную противоположность. Всадник, сидевший на андалузском коне, был высокий красивый человек, с коротко обстриженными каштановыми волосами и окладистой бородой, какую носили тогда французские дворяне в подражание королю. Его платье из дорогих цветных материй, хотя и запыленное и забрызганное грязью от путешествия, резко отличалось от темной одежды и грубого волосяного плаща его спутника, которого, несмотря на бороду, можно было признать за католического монаха по бледно-желтому цвету лица.

Они ехали уже несколько часов по огромному буковому лесу, который в нынешнее время составляет редкость во Франции, даже в Нормандии, наиболее богатой лесами. Тогда еще мало было проведено дорог, особенно в отдаленных пограничных провинциях, как Бретонь, где находился лес, по которому приходилось ехать двум всадникам. Они руководствовались в своем пути положением солнца и ехали большей частью луговинами, где пропадал всякий след колес на почве, поросшей мхом и покрытой древесными пнями. Солнце светило во всем блеске, что случается довольно редко в туманной Бретони. В эту минуту оно клонилось к закату, освещая красновато-желтым светом верхушки необъятного букового леса и спины всадников. Был не только поздний час дня, но и конец лета; изредка слышалось щебетание нескольких птиц, затем наступала та своеобразная лесная тишина, где в шелесте листьев проносится по временам таинственный непонятный шепот.

– Я ничего не слышу, – сказал, наконец, старший всадник в темном платье, прервав молчание.

– А я слышу, – возразил с досадой другой. – Вы свыклись с кабинетной жизнью и потому в лесу не можете уловить тех звуков, по которым привычный человек рисует себе картины и сцены, происходящие на далеком расстоянии от него.