Мария Башкирцева - Мария Башкирцева. Дневник

– Какое? Я на все готов.

– Время.

– Ну, хорошо, пусть время. Вы увидите…

– Мне будет это очень приятно.

– Но скажите, вы доверяете мне хоть сколько-нибудь?

– Как? Я доверяю вам до такой степени, что поручаю вам письмо, с уверенностью, что вы его не распечатаете.

– Какой ужас! Нет, но безусловное доверие…

– Какие сильные выражения!

– Да если чувство сильно? – сказал он тихо.

– Да мне и самой хотелось бы верить, ведь это льстит нашему самолюбию. И право, мне и самой хочется иметь к вам некоторое доверие.

– Правда?

– Право. Этого вам достаточно, не правда ли?

Мы отправляемся на выставку. Я все время чувствовала досаду: М. был вполне счастлив и так ухаживал за мной, как будто я приняла его любовь.

Сегодня вечером я чувствую истинное удовлетворение: любовь М. производит на меня совершенно то же впечатление, как любовь А. Итак, вы видите, я вовсе не любила Пьетро! Я даже не была влюблена. Потом я была совсем близка к тому, чтобы полюбить… Но вы знаете, каким ужасным разочарованием это кончилось.

Вы отлично понимаете, что я не чувствую ни малейшего желания выйти замуж за М.

– Истинная любовь всегда почтительна, – сказала я ему, – вам нечего стыдиться ее, только не забирайте себе в голову лишнего.

– Вашу дружбу!

– Пустое слово.

– Ну, так ваше…

– Вы неумеренны.

– Но что сказать, если вы не позволяете мне начать с малого, с дружбы…

– Химеры!

– Значит, любовь…

– Вы говорите нелепости.

– Почему?

– Потому что я чувствую к вам полное пренебрежение…

5 июля

Возвращаюсь из концерта русских цыган. Я не хочу уехать и оставить дурного впечатления. Мы были вшестером: тетя, Дина, Степан, Филиппини, М. и я. По окончании концерта мы отправляемся есть мороженое и подзываем к себе двух наиболее хорошеньких цыганок и двух цыганят, которых угощаем вином и мороженым. Было презанятно говорить с этими молоденькими добродетельными девушками.

Потом тетя дает руку Степану, Дина идет с Филиппини, а я – с М. Мы идем пешком до самого дома; погода такая чудная. М., успокоенный, говорит мне о своей любви… Это опять прежняя история: я не люблю его, но его огонь согревает меня; это-то я и принимала за любовь два года тому назад…

Он говорит так хорошо… Он даже плакал. Приближаясь к дому, я смеялась меньше, я была размягчена этой прекрасной ночью и этой песнью любви. Ах, как это хорошо – быть любимой!.. Нет ничего в мире, что могло бы сравниться с этим… Теперь я знаю, что М. любит меня. Так не играют комедию. И потом, если он добивался моих денег, мое пренебрежение уж давно оттолкнуло бы его, и потом, есть Дина, которую считают такой же богатой, да и мало ли еще девушек… М. не какой-нибудь хлыщ, это настоящий джентльмен. Он бы мог найти, и он еще найдет кого-нибудь другого вместо меня.

М. право, очень милый; я, может быть, сделала ошибку, оставив свою руку в его руке в минуту расставания. Он поцеловал мою руку. Я должна была позволить ему это. И потом, он так любит и уважает меня, бедный человек! Я расспрашивала его, как ребенок, мне хотелось знать, как это с ним случилось, с каких пор? Кажется, он меня тотчас же полюбил. «Но это странная любовь, – сказал он, – другие – просто женщины, но вы стоите выше всего человеческого; и это – странное чувство; я знаю, что вы обращаетесь со мной, как с горбатым шутом, что в вас нет доброты, что вы бессердечны, и все-таки я люблю вас; обыкновенно люди восхищаются сердцем любимой женщины. А я… У меня, так сказать, нет даже симпатии к вам, и в то же время я обожаю вас».

Я все слушала, потому что, право, уверяю вас, слова любви стоят всех зрелищ в мире, исключая разве тех, куда идешь, чтобы показать себя. Но в таком случае это тоже род песни любви: на вас смотрят, вами восхищаются, и вы расцветаете, как цветок под лучами солнца.

Я была с госпожой Гавини на панихиде, торжественным образом устроенной за упокой души этой бедной испанской королевы.

Любить своего мужа и быть им любимой, иметь всего 18 лет от роду, быть испанской королевой и умереть!.. Предоставляю «Figaro» говорить об этой церемонии. Мне она показалась холодной и ни капельки не тронула меня. Я сохранила пригласительный билет.

Соден. 7 июля

В семь часов мы едем. Дедушке хотелось, чтобы я осталась, но я простилась с ним; тогда он обнял меня и вдруг заплакал, сморщив нос, раскрыв рот, закрыв глаза, точно ребенок! До его болезни – это было бы ничего, но теперь… Я обожаю его. Если бы вы знали, как он интересуется малейшими пустяками, как он любит всех нас с тех пор, как он находится в этом ужасном состоянии. Еще одна минута – и я бы осталась… Такое безумие – быть вечно такой чувствительной!