Юзеф Игнаций Крашевский - Белый князь

Когда они въезжали во двор, отовсюду окружённый валами, выглянуло несколько человек, будто бы стоявших в готовности, с топорами в руках, и по данному Оконем знаку спрятались, кроме сгорбленного батрачка на кривых ногах, который взял у Дерслава коня.

Своего гостя Оконь провёл в главную халупу. Стоящая там на пороге женщина в белой намитке, ещё не старая, увидев чужого, с каким-то проклятием убежала.

Снаружи хата была снаружи бедная, но светлица в ней маленькая, чистая и вся увешенная оружием, доспехами и шкурами была похоже на шатёр в лагере, когда разбивали его на длительное время.

Оконь кисло принимал старого знакомого.

Он сам пошёл в угол выкатить ему мёд, поставил перед ним чёрный хлеб и соль, и на низкой лавке сел рядом с ним. Опёрся на руку, снял колпак, и не сразу заговорил.

– Вы видите моё государство… У моих прежних панов собаки лучше жили, но мне тут хорошо, потому что я тут пан.

Что было делать? Я служил Мазовецким, чуть жизнь не потерял безвинно; был сперва долго у Белого, таскался с ним по свету. Тот из князя монахом сделался, новых панов я уж искать не хотел. Наткнулся на эту выпуклую пустошь, говорю вам, она была без пана; она понравлась мне тем, что тут вокруг людей нет, огромные пространства… всё моё… Охоться, когда хочешь, бей, что хочешь, выкорчёвывай, сей, лови рыбу, никто тебе слова не скажет. А для кого Господь Бог сотворил землю? Теперь она моя. Я осел. Ко мне пристало немного людей, правда, бродяги и разбойники, но я держу их как скот, бью и наказываю… хлеб имеют, должны слушать.

Ну, и бабу я нашёл, чтобы было кому тряпки стирать. Если бы люди проведали, что кто-то поселился в пустоши, на готовое бы ко мне присоединились. Меня тут никто не видел, никто обо мне не знает, поэтому и вам я не рад.

Дерслав пожал плечами.

– Кто бы вам в этих дюнах позавидовал! – сказал он презрительно.

– Тем лучше, останусь в моей дыре, а после меня…

Он махнул рукой.

– Будь что будет. Зимой батракам я велел толстый дуб срубить и сделать в нём желоб для гроба. Крышка есть… гвозди есть… Похоронят меня тут… и конец всей этой глупой жизни.

– Боже мой! – вздохнул Дерслав. – Кто бы в вас угадал того, прежнего, Оконя, который кружил девкам головы и так наряжался, а как гарцевал на коне и метко бросал копьё!

Оконь улыбнулся при этом воспоминании.

– Ха! – сказал он. – Коня я ещё сегодня оседлаю и копьё брошу, как раньше, только к женщинам и дворам у меня пропала охота.

Они немного помолчали, потом Оконь, подняв голову, спросил:

– Вы в Плоцк? Зачем вам нужно в Плоцк?

– Говорить тебе о том или нет, – ответил Дерслав. – Ты не хочешь, чтобы о тебе знали люди, а я также не хочу исповедоваться.

– Ну, так чёрт тебя дери, – сказал равнодушно Оконь, – езжай себе и в Плоцк, и в Черск, и в Варшаву, мне всё равно.

– Ты не знаешь, что у нас делается? – вставил Дерслав.

– А что мне от этого? – рассмеялся Оконь. – Не хочу ни о чём знать, лишь бы обо мне не знали.

– Уж о том, что король Казимир умер, должно было до тебя дойти, – сказал Дерслав.

– Вечный ему покой, – забормотал Оконь. – Пан был добрый, но, по-видимому, как я, говорил: после меня будь что будет.

– Да, и правит нами Людвик Венгерский, а скорее баба, его старая мать.

– Старая? Да ей уже в монастырь пора и молитвы читать… не править!

– Ба! Если бы ты видел, как она свежо выглядит, а сколько любовников около этого трупа вертится! – говорил Дерслав. – Только песни, танцы, пиры и смех…

– Вокруг неё всегда так бывало, – прервал Оконь, – только бы уже должно перестать. Время…

– Она нами правит, – продолжал дальше Дерслав, – подумайте, каково нам с ней и её сыном.

– И что же вы думаете?

– Мы ничего ещё не придумали, – сказал Дерслав.

Оконь внимательно на него смотрел, покачал головой.

– Ничего не выдумали, а едете в Плоцк? – пробормотал он. – Легко отгадать, зачем. Хотели бы, может, мазура вкусить, когда вам венгр не по вкусу?

Дерслав промолчал.

– Тот не лучше, – продолжал Оконь. – Баба вам слишком мягкая, а он будет слишком твёрдый. Это палач, не пан…

Дерслава ужаснули эти слова.

– Что вы говорите? – воскликнул он.

– То, что лучше знаю, – пробормотал Оконь, – всё-таки он долго был моим паном, а я у него чашником. Не дай Боже в его руки попасть.

– Говорят, что на старость он стал более послушен.

Оконь рассмеялся.

– Силы у него нет, потому и злобу в себе скрывает, – сказал он.

Всё больше смеркалось и хозяин пошёл к камину зажечь лучины для освещения тёмной комнаты.