Юзеф Игнаций Крашевский - Белый князь

– Но он наш король, – ответил Оттон.

– Ещё больше венгерский и долмацкий… – шепнул воевода.

Задумчивый Оттон медленно прошёлся по комнате.

– Вы должны помнить о том, – сказал он, – что пока жил король Казимир, он лучше всех старался о том, чтобы из разорванного государства создать целое, потому что это даёт ему силы. Значит, вы хотите разорвать то, что он соединил, соглашаетесь на безопасность и силу этой короны?

– Всё-таки мы не отделяемся и королю в послушании не отказываем, – ответил Пжедислав, – но мы хотим, чтобы он одинаково был великопольским, как краковским.

Оттон передёрнул плечами.

На дворе ещё свирепствовал ветер и град с дождём бил о стены; но, не обращая на это внимания, дольше уже разговаривать не желая, Оттон взял в руку свой колпак, который он положил на стол, поклонился и направился к выходу.

– Без гнева, – сказал Пжедислав. – Вы хотели от меня совета, я дал вам его. Делайте, что считаете правильным.

– Я должен удержаться в должности, – гордо ответил Топорчик. – Вы также должны подумать, годится ли вам начинать войну с королём и королевой.

– Нас вызвали, – коротко сказал Пжедислав.

По обоим было видно, что они не чувствовали себя врагами, и что скорее имели расположение друг к другу, чем антипатию, но ни один из них уступить не мог.

Град беспрерывно стучал по крышам и стенам.

– Не обижайте меня тем, чтобы покинете мой дом в такую пору, – сказал воевода. – С губернатором разговор окончен, а Оттон Топорчик приятный для меня гость.

Прибывший дал склонить себя и, бросив шапку, сел.

Поглядели друг на друга.

– Стало быть, – сказал он, – Великопольша на короля и королеву разгневана?

– Иначе не могло быть, – начал хозяин, – король Людвик, действительно, нанёс к нам визит, так же, как в Ленчицу и Серадзь, но в Гнезне даже на приготовленный для него трон сесть не захотел.

Оттон промолчал.

– Ваши предубеждения несправедливы, – отозвался он через мгновение, – король Людвик – пан мудрый и добрый, в нём течёт капля крови Пястов, старая королева – Казимирова сестра, дочка Локетка, пани очень милостивая.

– Милый мой, – рассмеялся Пжедислав, – сосчитайте её годы; разве в её возрасте ей подобает править таким королевством, как наше? Она добрая… но сама доброта её для нас в злобу обратиться, потому что злые люди будут ей пользоваться и уже пользуются. Правды к ней не подпускают, родина поднимет бунт…

Он не докончил. Оттон из Пилцы печально смотрел на стол.

– Вы говорите горькие вещи, – шепнул он.

– Потому что наше сердце заплывает горечью, – ответил Пжедислав.

Между тем немного прояснилось. Туча, уносимая быстрым ветром, ушла в сторону.

Оттон из Пилцы встал, подавая руку хозяину.

– В самом деле, не знаю, что предпиму, – сказал он, – но расстаться с вами как чужой не хочу. Правду услышать всегда хорошо.

Пошли тогда вместе к сеням, где ждала воеводинская служба, и Оттон из Пилцы, не задерживаясь больше, велел подать коня.

О том, что он нанёс ему визит, воевода не рассказал. Жаль ему было человека, который провинился тем, что легко взялся за дело, которого не рассчитал.

Ещё несколько месяцев оставался Оттон из Пилцы губернатором, но напрасно пытался приманить к себе людей. Кроме епископа и нескольких духовных лиц, никто к нему не заглянул.

Тем временем в стране увеличивался беспорядок, о котором он всегда слишком поздно узнавал и предотвратить не мог. Каждый сам себе совершал правосудие, не прибегая к нему.

Силой он не мог победить людей, потому что не имел иной, чем та, какую ему давало великопольское рыцарство, а то шло неохотно или вовсе не пребывало, и приказы его исполняли так, чтобы результата не имели.

В конце концов Оттон из Пилцы выехал в Краков, к королеве, очень недовольный.

Когда это случилось, Наленчи, а с ними значительнейшая часть местных отцов уже срочно совещались по поводу того, чтобы выбрать себе Пяста и поставить его против Людвика.

Дерслав, который имел в Мазурии родственников и много знакомых, прежде чем с другими голосовал за Белого князя, задумал, когда наступила весна, поехать в Плоцк, где у него был приятель Николай из Миланова, казначей при старшем князе Зеймовите.

По своей привычке, он не хотел открывать то, с чем ехал. Хорошим предлогом должно было служить то, что хотел поместить при мазовецких князьях родственника, Ласоту, который со смерти Казимира остался без службы; Ласоте он ничего другого не доверил, только подал ему эту мысль.