Вашингтон Ирвинг - Таинственный портрет

Нам повезло с приливом и ветром, к пирсу удалось причалить почти сразу. На пристани толпились люди, одни – праздные зеваки, другие с нетерпением ждали друзей и близких. Я узнал купца, для кого корабль доставлял товар. Он выделялся расчетливым прищуром и вертлявостью. Сунув руки в карманы, торгаш задумчиво насвистывал и расхаживал туда-сюда на маленьком пятачке, оставленном ему толпой из уважения к его сиюминутной важности. Люди на пристани и на борту корабля, когда знакомые замечали друг друга, обменивались возгласами одобрения и приветствия. Мне бросилась в глаза молодая женщина в скромном платье, привлекшая мое внимание своим поведением. Она стояла в первых рядах, подавшись вперед, и лихорадочно ощупывала взглядом корабль по мере его приближения к берегу, выискивая знакомую фигуру. На лице – разочарование и печаль. Я услышал за спиной окликнувший ее слабый голос, он принадлежал бедному матросу, проболевшему все плавание и вызывавшему сочувствие у всех на борту. В хорошую погоду соседи по каюте расстилали для него в тени на палубе матрац. Однако за последние дни его состояние настолько ухудшилось, что он не поднимался с подвесной койки, шепча одними губами надежду не умереть прежде, чем увидится с женой. Когда корабль шел по реке, больному помогли выйти на палубу, и теперь он стоял, прислонившись к вантам, такой изможденный и мертвенно бледный, что даже любимая жена его не узнала. При звуке его голоса взгляд ее метнулся к лицу матроса и в один миг полностью ухватил скорбную картину. Женщина сцепила пальцы перед собой, издала сдавленный крик и, заламывая руки, в безмолвном отчаянии застыла на месте.

Повсюду поднялась суматоха и спешка – встречались знакомые, приветствовали друг друга друзья, совещались деловые люди. И лишь я был одинок и ничем не занят. Меня никто не встречал и не приветствовал. Я ступил на землю предков, но чувствовал себя на ней чужаком.

Я не могу наблюдать ежедневно разрастающуюся между Англией и Америкой литературную вражду без чувства глубокого сожаления. С недавних пор Соединенные Штаты пробуждают величайшее любопытство, и лондонская пресса кишит пространными отчетами о путешествиях по республике, но отчеты эти, похоже, призваны распространять заблуждения вместо знаний, и преуспели они в этом настолько, что, несмотря на постоянные сношения между нашими странами, ни о дин народ не сравнится с широкой британской общественностью по части скудости правдивой информации или многочисленности предрассудков.

В мире нет лучше и в то же время хуже путешественников, чем англичане. Там, где им не мешают соображения гордости и личных интересов, никто не может сравниться с ними по глубине и философичности взглядов на общество, правдивости и красочности описания предметов окружающего мира, но как только интересы либо репутация их страны сталкиваются с чужими, англичан бросает в другую крайность, и они тут же забывают о своей честности и прямоте в угоду желчной иронии, нетерпимости и насмешкам.

По этой причине путевые заметки англичан тем правдивее и точнее, чем захолустнее страна, о которой они пишут. Я готов безоговорочно верить английским описаниям земель по ту сторону Нильских водопадов, неизученных островов в Желтом море, внутренних районов Индии и любой другой местности, о которых иные путешественники поведали бы, дав волю воображению. Однако я с большой осторожностью отнесусь к рассказу о ближайших соседях и тех странах, с которыми у англичан существуют особенно тесные связи. Отдавая должное английской прямоте, я не верю в английскую искренность.

Нашей стране к тому же выпала странная участь принимать у себя наихудший тип английских путешественников. В то время, как Англия отправляла философов духа и утонченных мыслителей обшаривать полюса, забираться вглубь пустынь и исследовать повадки и обычаи варварских народов, своими оракулами в Америке она позволяла быть разорившимся дельцам, интриганам-авантюристам, бездомным ремесленникам да приказчикам из Манчестера и Бирмингема. Вот какими источниками она довольствуется в получении сведений о стране, находящейся на необыкновенном этапе морального и физического развития, стране, в которой прямо сейчас совершается один из величайших политических экспериментов в истории мира и которая служит для государственного деятеля и философа предметом углубленного эпохального изучения. Неудивительно, что такие люди отзываются об Америке предвзято. Поводы для размышлений, которые она дает, слишком пространны и велики для их способностей. Американский национальный характер еще не перебродил – он не лишен пены и мутного осадка, однако составляющие его части здравы и благонравны, он успел продемонстрировать свою мощь и великодушие и обещает приобрести отменное качество. Увы, причины, его укрепляющие и облагораживающие, как и ежедневные проявления его похвальных свойств, не видны близоруким наблюдателям, замечающим одни лишь мелкие шероховатости нынешнего положения. Они способны судить только о поверхности вещей и только о тех делах, что прямо затрагивают их частные интересы и личную выгоду. Им недостает мещанского уюта и мелочных удобств старого, устоявшегося, густонаселенного общества, где сферы полезного труда давно заняты и многие влачат тягостное, холопское существование, повинуясь всем капризам алчности и сибаритства. Тем не менее для ограниченных умов нет ничего на свете важнее этих мелочных удобств. Они не сознают либо не желают признать, что отсутствие таких мелочей у нас уравновешивается огромным, щедрым разнообразием других благ.