Сергей Голицин - Царский изгнанник

– Удивляюсь, – сказал Севенар, – но вместе с тем и радуюсь… по моему черновому списку выходит… но это все равно. Я вижу, что вы добрый и честный молодой человек… Скажите мне по секрету, с чего взял господин Мира, что вы называете ослами всех учителей географии?

– Неужели Педрилло… Мира?..

– Я этому уже не верю, – поспешил прибавить профессор, – вчера господа Расин и Аксиотис рассказали мне все, как было. Знаете ли, что вы имеете в них очень усердных адвокатов? И это делает вам честь: если студенты так горячо вступаются за своего отсутствующего товарища, да еще за товарища, севшего им на голову, то значит, что он хороший товарищ. А господина Мира остерегайтесь: много встретите вы на своем веку друзей, подобных ему.

– Я его остерегаюсь, господин профессор…

– Вы все больше и больше отличаетесь, господин Мира, – сказал по-итальянски Миша, возвратясь домой, – пожалуйста, не вывертывайтесь; Севенар мне все рассказал.

– Время оправдает меня, – отвечал Педрилло, кладя на стол скрипку, на которой играл перед приходом Миши, – все нападают на меня, и даже ты, а я, право, не имел дурного намерения: так, с языка сорвалось… я только и сказал Севенару , что метода твоей матери отвратила тебя от географии, а из этого вы все: и Севенар , и Рачинэ заключили бог знает что. Клянусь…

– Надоел со своей итальянщиной, Мира, – прервал его Аксиотис, – ты мне мешаешь и ведь все врешь. Не понимаю, что говоришь, а слышу, что врешь! Уж лучше продолжай пилить на своей скрипке!.. Посмотрите-ка, господа, что я приготовил вместо сочинения для экзамена: разве дурно?

Расин, Миша и Педрилло подошли к столу, на котором лежала работа Аксиотиса.

– Отлично, – сказал Расин, – что это за старик?

– Это Ментор – учитель Телемака; разве ты не узнаешь его по его ученому виду и по его Минервину парику?

– Да зачем тебе этот Ментор? – спросил Миша. – И без него вся Сорбонна знает, что ты первый каллиграф в мире; что тебе за охота даром время тратить? Ведь экзамена по каллиграфии не будет.

– Говорят тебе, что я это для экзамена по греческому приготовил. Для нашего почтенного ментора Ренодо.

– Неужели это сделано с одного почерка? – спросил Педрилло.

– Ну нет. С одного почерка так не начертишь; а похоже на нашего всеученейшего аббата?

– Немножко похоже, – сказал Миша, – смотри, как бы он не обиделся.

– Пускай себе, вперед не стращай, что поставит мне единицу на экзамене.

– Скажи, пожалуйста, Аксиотис, – продолжал Миша, – отчего, зная так хорошо греческий язык, ты не хочешь выказать свое знание аббату? С тех пор как я занимаюсь с тобой, моих сочинений узнать нельзя; сам аббат говорит…

– Много ваш аббат понимает!

– Неужели ты думаешь, что лучше его знаешь по-гречески? Да хоть бы и лучше: все-таки незачем дразнить его; не за что ему досаждать; ты сам говоришь: он человек добрый, потешь его, сделай ему какой-нибудь парафразис вместо этого Ментора.

– Перейду в риторику , – отвечал Аксиотис, – и он увидит, знаю ли я по-гречески; недолго ждать ему, а покуда пусть ставит мне единицы. Разве ты не понимаешь, что этими единицами я его не дразнил, а тешил. «Вот, мол, какой я эллинист, – думал он, – даже настоящему греку ставлю единицы !» А о том он будто и думать позабыл, что сам же избавил меня от греческого языка и велел мне хорошенько заняться математикой и латынью.

– Ну а когда перейдешь в риторику , будешь ты писать сочинения по Гомеру или опять только мои поправлять будешь?

– Ни своих делать, ни твоих поправлять не буду: твои и так нравятся аббату; в последнем твоем сочинении я не сделал ни одной поправки: аббат сделал было две, да некстати: потом одумался и оставил по-твоему; а по-настоящему все – от первой до последней строчки – перемарать следовало… Вглядись-ка хорошенько в Ментора: прочти абрис.

Миша, прищурившись над чертежом, вслух прочел греческие гекзаметры, очерчивавшие абрис. Передаем их в переводе на русские гекзаметры:

– Славные стихи! – сказал Педрилло. – Дай мне списать их, Аксиотис.

– Зачем тебе они? Хочешь ментору их показать, что ли?

– За кого ты меня принимаешь?

– Уж я знаю за кого: за студента, нуждающегося в протекции профессоров… На, срисовывай моего Ментора, только осторожнее, не замарай мне его. Он и без тебя завтра же будет иметь честь насолить нашему ученейшему аббату.