Михаил Филиппов - Патриарх Никон. Том 1

– Ты разве не перевезешь его сегодня?

– Нельзя, ему нужно оставаться здесь денька два-три. В голове неладно.

– Так я завтра сюда заеду.

– Одного лишь боюсь, – как он очнется, тотчас гляди и потребует везти себя домой.

– Так я уйду теперь с батюшкой в другую комнату, и коли он очнется совершенно, позови меня, я ему прикажу остаться и он послушается.

Царица ушла с попом в другую комнату и затворила дверь.

Начала разговор царица: расспрашивала она его об его семействе и делах, и узнав, что он остался круглым сиротою, очень соболезновала и посоветовала ему пойти в монахи, с тем чтобы выдвинуться в церковной иерархии.

Священник отвечал, что для этого нужно знакомство с патриархом.

Царица милостиво разрешила ему обратиться к Никону от ее имени и присовокупила, что по случаю смерти во время чумы царского духовника отца Степана он взял другого – отца Лукьяна, но что наставником к ее детям никто не назначен, а потому она попросит царя, чтобы к старшему сыну ее, Алексею, сделан был бы духовным отцом он.

Поп [28]  Называю священников попами, так как это тогдашнее их официальное название. едва успел поцеловать царице руку в благодарность за ее милость к нему, как из соседней комнаты, где лежал Стрешнев, послышались голоса:

– А ты, собака, жид, чего не пущаешь домой? Да вот я тебя, пса…

– Смилуйтесь… на это царский приказ…

– Вот я тебя, царский указ… хочу домой. Где я?

– У отца… отца.

– Какого отца?

Поп открыл дверь и вошел в комнату, где лежал Стрешнев.

– У меня, – сказал он, – боярин, ты в доме, я здешний приходский священник.

– А! Это тебя подкупил поп Берендяй держать меня у себя, да и этого жида Данилку, – заревел Стрешнев.

– Не знаю я никакого попа Берендяя.

– Какой же ты поп, коли не знаешь своего наистаршего… попа из попов!

– Да таких у нас и нетути… есть только попы и протопопы.

– Совсем ты дурак и не поп, наистаршего, наисветлейшего не знаешь.

Священник догадался, о ком речь, но прикинулся непонимающим:

– И светлейших попов не знаю, но могу уверить боярина: мы с лекарем по указу царя и царицы.

– И царицы! – удивлялся Стрешнев и спустя минуту продолжал. – И царицы! Так это не был сон?.. Так это она, милосердная, сидела здесь и брала меня за руку…

– Да, это была я, – сказала царица, входя к нему. – Надеюсь, упрямое дитя, ты полежишь здесь до утра?

– Не могу, милостивая царица, вели перевезти сегодня же. Здесь я еще пуще заболею с тоски.

– Коли так ты желаешь – нечего делать: я сама довезу тебя, да вот и колымага моя приехала.

Царица вышла, Данилов, священник и аптекарь одели Стрешнева, и через четверть часа они вывели его на двор и усадили вместе с царицею в экипаж.

Данилов, священник и аптекарь взобрались на стоявшую здесь же таратайку Стрешнева, и поезд тронулся к дому окольничего.

Прошло две недели после кулачного боя, и Стрешнев, совершенно выздоровев, сидел в своей опочивальне у окна, и близ него на стуле виднелись приятели его: думный дьяк Алмаз Иванов и Богдан Хитрово.

– Плохо, плохо, – говорил Стрешнев, – казны нетути и дело с концом!.. Царь не дает, говорит: война и на ратных людей надоть, а царская казна почти пустая.

– Народу-то у тебя, боярин, много, – заметил Алмаз.

– Много-то много, да нельзя же жить иначе: люди что скажут… Никита Иванович Романов живет не так, как я.

– Так женись на богатой, – заметил Хитрово.

– На богатой? – удивился Стрешнев. – Да где же они теперь?.. На Трубецкой? Да ведь он скареда: за дочь даст медный грош.

– Есть невеста богатая, – улыбнулся Алмаз, – да не знаю, что дашь за сватовство, а мы с Хитрово дело-то свахляем…

– Говори, а за подарком дело не станет: любого коня… любое оружие выбирай… – обрадовался Стрешнев.

– Ишь ты расходился: любого коня… аль меч кладенец… Дашь ты не то, коли высватаем, – расхохотался Алмаз, осклабив белые свои зубы.

– Ну, говори, не мучь… говори… кто ж невеста?..

– А царевна Татьяна Михайловна…

– Да ведь она мне троюродная… Правда, невеста хоть куда… Но царь что скажет, а поп Берендяй…

– Да, лакомый кусок, – заметил Алмаз. – Ведь царевна Татьяна Федоровна, сестра царя Михаила, все оставила ей: и вотчины, и села [29]  Селами назывались дворцовые имения. , и всю-то богатую свою движимость, да и отец, и царь наградили ее, что станет не только на ее век, но и на век ее детей.

– Оно-то вальяжно, – заметил Стрешнев. – Но доселе я называл ее: сестрица Таня, а тут вдруг «жена»… Люблю-то очень сестрицу… да и прекрасна она… но увы и ах, выйдет ли за меня? Ведь меня-то она не раз за уши драла, как, бывало, я ненароком в их девичью попаду, покалякать с сенными девчонками… аль за вихры отдерет… а теперь вдруг жена… Полно, Алмаз, шутки ты шутишь…