Пётр Полевой - Братья-соперники

Но вот уже чтение указов окончено; стольник выступает вперед и указывает опальным князьям и окольничим путь из ограды монастыря. Один князь Василий идет твердо и спокойно – все остальные повесили головы и еле бредут вслед за бывшим Оберегателем.

Толпа, пораженная зрелищем падения могущественнейшего временщика, стоит молча и следит глазами за удаляющимися вельможами, которые подошли к крыльцу государского дворца в полном блеске и сознании своего достоинства, своей силы и богатства и теперь отходили приниженные, лишенные всего, нищие духом.

Выйдя за ворота, князь Василий сел в карету и посадил с собою сына; слуги, и то при помощи Змеева и Косагова, едва могли усадить в другую карету Неплюева, который, выйдя из ворот обители, вдруг залился горькими слезами и все только твердил:

– Вот до чего дожил! Тридцать семь лет не сходил с поля ратного – служил верой и правдой!..

Когда кареты тронулись с места, князь Василий вынул из рукава записку. Князь Борис писал ему. «Не медли ни часа в посаде. Съезжай со двора тотчас. Жди беды, если не уедешь. Встречу тебя на Ярославской дороге – в селе Присыпкове. Там побеседуем на прощанье. Но помни – чтобы ночь тебя здесь не застала».

Князь Василий понял смысл этого предупреждения… По возвращении в дом отца Варсонофия он велел немедленно сбираться в дорогу, а затем позвал к себе Куземку Крылова, заперся с ним в своем покое и с полчаса отдавал ему какие-то тайные приказания. Два часа спустя толпа народа, собравшаяся на улице посада, с любопытством смотрела на блестящий поезд опальных бояр, отъезжавших в дальнюю ссылку. Никто и не заметил, как в то же время, среди общих сборов и суматохи, Куземка Крылов съехал с попова двора задними воротами в поле, а по нему пробрался к перелеску и, оглянувшись на посад, вдруг пустил коня вскачь и во весь дух помчался к Москве.

Ясный сентябрьский день сменился сырым и холодным вечером, и совсем уже стемнело, когда около дворца в Троицком монастыре собралась порядочная толпа дворян и детей боярских и стала требовать, чтобы государю было доложено их челобитье.

– Да в чем же ваше челобитье? – спросил их князь Троекуров, приняв от них бумагу.

– А в том, – отвечали выборные из толпы, – чтобы государь приказал строже розыскать воровство и измену Федьки Шакловитого и всех его соумышленников! Мы государю верные слуги и злых умыслов на государское здоровье терпеть не хотим…

– Злодеи и так все переиманы и пытаны, и в воровствах своих повинились, – отвечал им Троекуров. – Чего же еще вам надобно?

– Мы слышали, что государь по неизреченному своему милосердию приказал избавить Федьку Шакловитого от вторичной пытки; а мы знаем, что в первой пытке он во всех своих воровствах заперся… Да вот и князей-то Голицыных, что с злодеем дружили, надо бы также не выпускать из рук, а допросить да с Федькою на очную ставку поставить!

– Не в свое вы дело путаетесь… Государь над этим делом поставил судей строгих и опытных, и те судьи сумеют и без вас все разыскать и рассудить по закону…

– Великий государь млад возрастом и к злодеям милостив, а вы, бояре, ему на своего брата не советуете, – закричало несколько голосов из толпы.

– Да между судей есть и такие, что злодеев покрыть норовят, – подхватили другие.

Толпа загудела; раздались возгласы:

– Беспременно Федьку пытать вторично надобно… Надо до всех добраться, кто на великих государей умышлял!

Троекуров сказал, что передаст государю челобитную, и ушел во дворец.

Толпа продолжала шуметь и волноваться.

– Где же это видано и когда же это было, чтобы без сыску ссылать изменников!

– Каких же изменников? Изменники в железах сидят посажены…

– А Голицыных-то? Ведь, чай, сам слышал, что в указе о них читали, «как они, великих государей оставя, сестре их доброхотствовали и помимо государей о всяких делах докладывали». Это разве не измена?

– А кто Федьке поблажал? Все они же!

– Они все знали, да не доносили – ясное дело, что и сами Федьке норовили! Изменники!

– Надо их в тюрьму! К допросу!

– Держи карман! Их уж и на посаде-то нет!

– Как нет?! Где же они?

– Сам видел! Съехали неведомо куда!..

– Бежали? Слышите ли, братцы? Бежали изменники! Каковы?

– Бежали! – загалдела толпа. – Кто же их выпустил? Кто позволил? Чьим попущением? Слышь, бежали изменники!

В это время Троекуров вышел опять на крыльцо и сказал, обращаясь к толпе:

– Великий государь, царь и великий Петр Алексеевич, всея Великие и Малые и Белые России самодержец, приказал благодарить вас за усердие и велел вам сказать, чтобы вы не мешались не в свое дело, – он-де и сам знает, кого казнить, кого миловать.