Пётр Полевой - Братья-соперники

И затем, приехав домой, князь Василий долго не мог успокоиться и все ходил взад и вперед по Шатровой палате, и все думал невеселые свои думы.

«И за что они меня гонят? Что я им сделал? За что напускают на меня все эти напасти? Мало им вражды и всяких подвохов – к волхвованию прибегать стали! Ну так пусть и разыщут – кто его подослал мой след вынимать? Пусть его пытают – доходят до правды!..»

Но при мысли о пытке князь Василий невольно вздрогнул…

«А если он ни в чем не виноват? Если он точно больной, страждущий… И его же еще из-за меня станут мучить, бить, истязать… Не послать ли туда?.. Не остановить ли розыск?.. Да нет, теперь уже поздно – теперь уж пошло дело… Уж попался он в руки заплечных мастеров немилостивых»…

Под вечер того же дня Кириллыч доложил, что Куземка вернулся и ждет приказаний князя.

– Зови, зови… Позови его поскорей ко мне! – вдруг спохватился князь и еще тревожнее зашагал по своей палате.

Куземка явился немедленно на зов князя и, переступив порог, тщательно припер за собою дверь.

Князю вдруг почему-то стало неловко, даже жутко с ним быть с глазу на глаз. Он ждал доклада и подробностей – но Куземка молчал как могила.

– Ну! Говори – как там… уладил? – спросил наконец князь, остановившись перед Куземкой и нарушая тягостное молчание.

Но Куземка, должно быть, или не понял вопроса, или не спешил на него ответом.

– Пожни-то Лыковские? – переспросил он князя нерешительно, переминаясь с ноги на ногу и оправляя кованый пояс.

– Какие там пожни! – нетерпеливо крикнул князь. – Я тебя о Ваське Иконнике спрашиваю, а ты мне о пожнях!

– Васьки… там… теперь, государь, уж нет больше…

– То есть как же нет ? Сбежал?..

– Не то чтобы сбежал… а так, значит, совсем его нет…

– Куда же он девался?

– Сгорел… – глухо ответил Куземка, хмуря брови и искоса поглядывая по сторонам.

– Как сгорел?! – тревожно переспросил князь Василий.

– Да так… Хмельной пошел в баню колдовать… Должно быть, заропил…

– Ты врешь! – закричал князь Василий, в исступлении сжимая кулаки и подступая к Куземке. – Ты его сам сжег… ты его убил!

Куземка не тронулся с места и только, понурив голову, произнес как-то нехотя:

– Я его и пальцем не тронул… А только как баня занялась, я точно что дверь у ней колом подпер! Твой приказ исполнил… Прости, государь, своего холопа за усердие!

И Куземка низко поклонился князю, с растерянным видом разводя руками…

Медвежья услуга, оказанная Оберегателю его верным и чересчур усердным слугою, произвела на него такое удручающее впечатление, что он заболел и несколько дней никуда не выходил из дому. Мрачно настроенное воображение все рисовало князю Василию этого несчастного, заживо сожженного только ради того, чтобы избавить его, князя, от всякой ответственности. Ему беспрестанно казалось, что он слышит его отчаянные вопли, заглушаемые треском горящего здания, что он видит, как тот задыхается от дыма и слабые звуки голоса замирают в его гортани, между тем как тело его корчится последними предсмертными судорогами… Едва закрывал он глаза, этот страшный кошмар представлялся ему во всей своей ужасающей правде, и князь Василий метался на своей раззолоченной постели и тщетно призывал к себе покинувший его сон.

А приготовления к походу шли своим чередом, отнимая у князя Василия большую часть его времени и каждый день напоминая ему о том, что роковой срок отправления в этот проклятый поход приближается быстро и неизбежно, как смертный час. Отовсюду между тем шли недобрые и неутешительные вести. Шакловитый, возвратившись из Малороссии, сообщил, что новым гетманом там недовольны, что ему не доверяют и подозревают его в сношениях с польским королем. С другой стороны, из-за рубежа доходили сведения о том, что кесарь Римский и король Польский, удовлетворенные последними своими военными успехами, собираются заключить с турским салтаном отдельный мир, предоставляя московским государям воевать с ним или мириться – и этим ставя Российское государство в крайне опасное положение. Озабоченный этим, Оберегатель быстро создал целый план воздействия на польского короля и на кесаря Римского; по его настоянию решено было отправить в Вену дьяка Возницына с напоминанием о том, что мир не может быть заключен с Турцией без согласия московских государей. Как раз около того же времени немецкая слобода наделала новых хлопот Оберегателю.

– По твоему, государь, приказу, – сказал однажды Оберегателю дьяк Украинцев, – те самые люди-иноземцы, что немецкую слободу замутили, давно уже взяты и допрашиваны… Ты о них не изволил ли забыть? В тюрьме сидят вторую неделю…