Наконец с ворот раздался крик: «Едет, едет!» Толпа девок хлынула от ворот в сторону, послышался топот коней, и князь в легкой немецкой дорожной полуколяске подкатил к распахнутым настежь воротам, окруженный почетною свитою из вершников и гайдуков, которые, быстро спешившись, помогли Оберегателю выйти из повозки. Едва ступил он на землю, как шапки разом полетели с голов и все народное множество в один голос крикнуло: «Здравия князю Василию Васильевичу!»
Обнажив голову и приветливо раскланиваясь на обе стороны, князь Василий прежде всего двинулся к церковной паперти, набожно приложился к крестам и иконам и принял окропление святою водою; а потом уже повернулся к крыльцу… Князь Алексей встретил его слезами радости… Поднялся говор, восклицания, лобзания, объятия… Сама княгиня Авдотья Ивановна не выдержала солидной роли хозяйки дома и матери, не дождалась своей очереди и, против всяких правил и приличий, бросилась мужу на шею. И князь Василий крепко ее обнял и поцеловал…
Но не успели еще улечься впечатления радостного свидания, не успели разъехаться родственники и приятели, прибывшие для приветствования Оберегателя, как он уже позвал к себе в шатровую палату князя Алексея и дьяка Украинцева и заперся с ними для деловой беседы.
– Ну? Как дела, Емельян Игнатьевич? – спросил князь Василий, усаживаясь в свое любимое кресло и оглядывая стены палаты.
– Кое хорошо, а кое и совсем худо, батюшка-князь! – уклончиво отвечал Украинцев.
– Ну, говори откровенно – что хорошо и что худо? За хорошее похвалю; за худое бранить не стану, – авось либо еще и поправить можно…
– Да вот в Немецкой слободе у нас неладно! – издалека начал ловкий дьяк. – Наехал сюда неведомо отколь иноземец Квилинко Кульман, – юродивый, что ли, там или так, Божий человек, – и мутит всю слободу… С попами люторского и кальвинского закону ссору затеял и езовитам тоже поперек горла стал: все на него гору несут, потому, говорят, от него многое прение бывает и он из ихней паствы многих в свою руку гнет…
– Ну это – в Немецкой слободе! А что в Преображенском – по соседству-то творится?
– Да там-то ничего… Кажись, все тихо было… Царь Петр отрыл какое-то суденко старое в амбаре да мастера сыскал, который то суденко строил и вычинил ему… Не расстается ни с мастером, ни с этим самым суденком-то…
– Ну пусть и тешится на здоровье! А больше что?
– Из Оружейной палаты, по его приказу, еще два воза всякого оружия свезли в Преображенское… Потешных там теперь многонько… Почти что два полка. Уж им и тесно стало в Преображенском; так в Семеновское часть их поместили…
– Ну это не дело! Тут из потехи не было бы помехи… Гм!..
– Князь Борис такую там забрал силу, что всем распоряжается и все у него как по струнке ходят…
– Ну еще бы! Человек он умный!.. А каково тут у царевны с царицею?
– Да как будто ничего. Вначале-то царица было посердилась на государыню царевну и даже тетушкам царевнам Татьяне Михайловне и Анне Михайловне жаловалась, зачем, мол, она вздумала в титуле с братьями писаться – ей это даром не сойдет, у нас, мол, люди есть… Однако после-то пообошлось…
– Тут наш Федор Леонтьевич чуть не наделал всем хлопот… – решился вступить в беседу князь Алексей.
– А что ж бы такое? В чем дело? – обратился князь Василий к Украинцеву.
Украинцев рассказал о неосторожном поведении Шакловитого во время похода царевны в Преображенское и о тех мерах, которые были там приняты против стрельцов. Затем очень осторожно и уклончиво Емельян Игнатьевич сообщил Оберегателю, что к Шакловитому в последнее время и приступу нет, что он все водится с стрельцами, что приблизил к себе из них самых отчаянных головорезов, что просит у царевны разрешения вернуть из ссылки тех, которые по его же указанию были высланы из Москвы после казни князей Хованских.
Оберегатель, слушая это, нахмурил брови.
– Этому не бывать – напрасно Федор Леонтьевич и хлопочет! Я этого не допущу.
– Да то ли еще о нем рассказывают! – добавил Емельян Игнатьевич. – Иное и рассказать-то страшно… Разве что попусту болтают…
И, несмотря на эту оговорку, думный дьяк подробно сообщил князю все слухи о ссылках, о розысках и пытках, которым подвергал Шакловитый всех опасных и подозрительных ему людей, не дожидаясь на то указа государева.
Князь Василий слушал насупившись и не говоря ни слова. Украинцев не успел еще докончить своего доклада, как Кириллыч доложил, что князю принесли два письма и на одно из них ждут ответа.
Читать дальше