Коста Хетагуров - Кому живется весело…

Держал ответ с улыбкою
Старик в усах с подвесками
И с сучковатой палкою,—
За фактом не стою.

Считай: в селе Неелове
Ты Фомку Конокрадова
За лошадь иноходную
Назначил старшиной;

Писцом села Дырявина,
Пустопорожней волости,
Назначил ты острожника
За бурку и башлык;

Поймав почтограбителя
И сняв с него дознание,
Ты с ним вошел в компанию
И взял в задаток шаль;

Писцов своих записывал
Ты в конную милицию
И сам их содержание
По штату получал;

С наград и содержания
Подведомстных чиновников
Удерживал, как должное,
Двенадцатую часть…

Ах, батюшки!.. Совсем чудак…—
Тут взвизгнул Голубятников:
И знаки уважения
Считает он за грех!.

Га! Знаки уважения…—
Загоготал неистово
Старик в усах с подвесками
И с сучковатой палкою,
Покручивая ус.—

Изволь, изволь, любезнейший,
Тебе поверю на слово,
Но это все ведь присказки,
А сказка впереди.

Едва, едва фамилию
Свою умел подписывать,
А тут талант писательский
Ты обнаружил вдруг.

По селам и урочищам
Уезда Терпигорева
Плоды своей поэзии
С курьером рассылал.

Твой приговор общественный
По полноте и замыслу
Навряд найдет соперника
В поэзьи мировой.

Народные традиции,
Поверия, обрядности
Разрушить не задумался
Ты почерком пера.

Для проявленья радости
И горя не замедлил ты,
Под страхом разорения,
Создать один шаблон.

Параграф за параграфом,
Как птицы перелетные,
Тянулись вереницею,
Выкрикивая: штраф!..

Кто стянет из-под курочки
Яичко полутухлое,—
Параграф усмирительный
Ты вставил в заключение,—
Того вдобавок сечь».

И эти нарушения
Законов государственных
Ты в селах Терпигоревских
Заставил подписать.

А если кто откажется,—
Писал приказ ты с нарочным,—
Того связать и тотчас же
Ко мне!.. Он бунтовщик!»

И приговор общественный
По селам и урочищам
Уезда Терпигорева
Был принят, как закон.

И тень лишь подозрения —
И с мала и с великого,
Толпе на посмеяние,
Народу в посрамление,
Ты стал снимать портки.

И штрафы вереницею,
Как птицы перелетные,
Отвсюду потянулися
В бездонный твой карман.

И этой верой-правдою
Ты в центре Терпигорева,
Как вызов правосудию,
Воздвиг кирпичный дом.

И к вдовушке безвременно
Усопшего начальника
На долг двадцатитысячный
Ты вексель предъявил.

И все б сошло, как должное,
Но жадность непомерная
И подати казенные
Хотела поглотить…

Вот тут тебя и сцапали,
Вот тут-то ты и съежился…
И жаль, что не спровадили
Тебя на Сахалин».

Да, жаль, что не спровадили,
Заерзал Голубятников
И, головой мотаючи,
Добавил – Право, жаль…

Чем у себя на родине
Среди друзей-приятелей
Сносить лишь оскорбления,
Так лучше – Сахалин.

И грустью беспредельною,
И мыслью безотрадною,
Как тучей беспросветною,
Подернулись глаза;

И зонтом парусиновым,
Гпубоко опечаленный,
Безмолвно, бессознательно
Он стал ширять песок.

Ну, ну прости, любезнейший,—
Смеясь, прервал молчание
Старик в усах с подвесками
И с сучковатой палкою:
– Прости, – я пошутил.

Хотел лишь по-приятельски
С тобою позабавиться,
А ты уж и насупился.
Ну, полно, говорю…

Известно нам доподлинно,
Что парень ты бесхитростный
И на скамью грабителей
Ошибочно попал.—

И он рукой мозолистой,
Загоготав неистово,
Поникшего приятеля
Похлопал по плечу.

И речь его игривая
Понравилась чиновникам,
И все они улыбочкой
Почтили старика.

А ты чего оскалился? —
Свернул он неожиданно
К соседу праворучному,
К Подлизову Кузьме.

И сладкая улыбочка
Под взором вызывающим
Исчезла, как видение,—
Мой Кузька заалел.

Грехи, грехи тяжелые
Достались нам в наследие
От первых прародителей,—
Старался он шутить:

И кто из нас, наследников
Адамовых и Евиных,
Свободен в убеждениях?
Безгрешен только бог…