Георг Эберс - Уарда. Любовь принцессы

Гавань, где приставали суда из восточных Фив, была переполнена богато, по-праздничному разукрашенными барками и лодками. Экипажи первых состояли из принадлежавших жреческим общинам и знатным домам матросов и рулевых, которые предавались отдохновению, так как перевезенные ими через Нил пассажиры длинными процессиями направлялись к захоронениям.

Под сикомором, далеко раскинувшем свою тень, расположился с лотком продавец съестного, спиртных напитков и уксуса для очищения воды, рядом кричали и спорили лодочники и надсмотрщики, с жаром предаваясь игре «мора» [35] Эта игра на пальцах еще и теперь встречается в южной Европе. Ее очень любили древние египтяне и часто изображали на своих рисунках. .

Многие матросы дремали на палубах судов, другие – на берегу, где-нибудь под жидкой тенью пальмы или просто на солнце, прикрывая свои лица накидками.

Между этими группами спящих длинной вереницей пробирались, один за другим, темнокожие служители и рабы, сгибавшиеся под тяжестью своей ноши. Они доставляли к месту назначения сделанные храму пожертвования и заказанные торговцами Города мертвых товары. Каменщики тащили на полозьях привезенные из каменоломен Хенну и Суана [36] Суан – нынешний Асуан, расположенный у первых порогов Нила. плиты для строящегося храма.

Надсмотрщики подгоняли этих людей палками; каменщики пели, работая, но даже голоса их запевал, довольно громкие вечером, когда после скудного ужина наступало время отдыха, сейчас звучали глухо и хрипло.

Густые рои мошек преследовали этих мучеников, тупо и без сопротивления выносивших укусы насекомых, как и удары старост, сопровождая их до самого центра Города мертвых. Там мошки соединялись с мухами и осами, которые просто кишели в бойнях, пекарнях, помещениях, где жарили рыбу, в лавках с мясом, овощами, медом и напитками.

По мере приближения к Ливийским горам шум постепенно сменялся тишиною, а над северо-западной широкой долиной, в южном склоне которой отец царствовавшего теперь фараона велел высечь для себя глубокую гробницу, господствовало спокойствие смерти.

В начале долины утесы образовали нечто вроде ворот, через которые теперь двигалась, не обращая внимания на дневной зной, процессия, небольшая, но богатая – у всех были пышные наряды.

Четыре худощавых жезлоносца – то ли мальчики, то ли юноши, – одежда которых состояла только из одного передника и головного убора из золотой парчи, спускавшегося на спину, бежали впереди шествия. Полуденное солнце блестело на их гладкой красно-коричневой влажной коже, а их гибкие голые ноги едва касались каменистой почвы.

За ними следовала красивая двухколесная колесница, запряженная резвыми караковыми конями. На их изящно очерченных головах качались пучки красных и голубых перьев, и поворотом своих красиво выгнутых шей они как будто показывали, что гордятся своими чепраками, богато вышитыми серебром и золотом, с голубыми и пурпуровыми украшениями, а еще более своею красавицей царевной Бент-Анат, маленькая ручка которой едва заметно правила ими.

Два молодых скорохода сопровождали колесницу. Держа на длинных палках большие опахала из белоснежных страусовых перьев, они защищали от солнца лицо своей повелительницы.

Рядом с колесницей Бент-Анат быстро и мерно бежали восемь человек с золочеными носилками Неферт, жены Мены, не отставая от коней царевны и ее стройных носителей опахал.

Обе женщины отличались редкой, но совершенно разной красотой. Жена Мены все еще выглядела как невинная девушка, ее большие продолговатые глаза смотрели с каким-то удивленным и мечтательным выражением из-под длинных ресниц, ее фигура приобрела легкую округленность, не потеряв прежнего изящества. В ее жилах не текло ни одной капли чужеземной крови, это доказывал смуглый оттенок ее кожи, который и теперь придает очарование абиссинским девушкам, об этом говорили прямой нос, хорошо очерченный лоб, прямые и густые, черные как вороново крыло волосы, изящные руки и ноги с золотыми браслетами.

Царевне едва минуло девятнадцать лет, но от нее исходили сила и уверенность. Она была почти на голову выше Неферт, кожа ее была светлее, во взгляде ее добрых и умных голубых глаз не замечалось никакой мечтательности, они глядели ясно и решительно. Ее благородный, но резкий профиль был настолько похож на профиль ее отца, насколько прекрасный ландшафт при мягком лунном освещении, сглаживающем все шероховатости, походит на тот же ландшафт при ярком солнечном свете. Нос с небольшой горбинкой свидетельствовал о том, что среди ее предков были семиты [37] До нас дошло много изображений Рамсеса. Лучшее из них – статуя, хранящаяся в Турине. . Подтверждением этому были и слегка вьющиеся каштановые волосы, на которые было накинуто полосатое, белое с голубым, шелковое покрывало. Оно было тщательно заложено складками, которые придерживал золотой обруч с уреем [38] Урей – изображение ядовитой змеи (кобры), символ власти фараона на короне или диадеме. Змея имеет власть над жизнью и смертью, и потому была выбрана символом всевластия фараона. по центру, украшенным рубинами. С левого виска ее на грудь спускалась густая, перевитая золотыми нитями коса, знак ее царского происхождения. На ней было пурпурное платье из полупрозрачной ткани, перехваченное золотым поясом и удерживаемое широкими помочами. Ее шею украшало ожерелье из нескольких рядов жемчуга и драгоценных каменьев.