Генрик Ибсен - Бранд

Что за изгибами фьорда, дитя,
Взор твой следит так пытливо?

Море и берег исчезли из глаз.
Новую землю я вижу –
Лучше и больше; в тумане встает,
Диском рисуется светлым.
Вижу там реки, озера, моря,
В облачных шапках вершины,
Мертвой, безбрежной пустыни пески;
Веют там пальмы под ветром,
Солнце рождает и тени и свет,
Жизни следов лишь не видно –
Как на земле в ее первые дни.
Чу! голоса чьи-то внемлю:
«Гибели час иль спасенья приспел;
Выполни, что тебе долг повелел, –
Ты заселишь эту землю!»

Дальше! Что видишь еще ты, скажи!

Чувствую – бродят здесь силы,
Горы растут и вскипают моря.
Новое солнце восходит;
Сердце растет и вмещает весь мир;
Голосу снова я внемлю:
«Ты заселишь эту землю!..»
Каждое дело, что сбыться должно,
Мысли, которым явиться
Некогда в мир суждено, как от сна
Вдруг просыпаются к жизни,
Место себе приготовить спешат.
И над хаосом тем – Бога
Чувствую больше, чем вижу: могуч,
Светел, приветлив, как солнечный луч,
Полон любви беспредельной,
Полон и скорби смертельной!
Чу! голоса раздаются в тиши,
Снова им с трепетом внемлю:
«И создавать и создаться спеши, –
Ты заселишь эту землю!»

Вглубь и вовнутрь! О, я понял теперь,
Это – путь верный, единый!
Наша душа, наше сердце – тот мир,
Только что созданный, новый,
Где нам жизнь в Боге вести предстоит
После того, как убьем мы
Коршуна воли греховной, чтоб мог
Новый Адам в нас родиться!
Пусть же мир старый идет, куда шел,
Старою, торной тропою,
С песнью свободы иль в рабском ярме.
Коли же с ним мы столкнемся,
Если грозить будет он сокрушить
Дело мое, – на врага я
Грудью ударю, пробью себе путь!..
Место, простор и свобода
Личности цельной и верной себе!
Вот оно – право народа,
Лишь за него и стою я в борьбе!

Верным себе быть и цельным?..
С долгом на шее – грехами отцов?!

Но кто это с поникшей головою,
К земле прикованная будто цепью,
Вся сгорбившись, карабкается в гору,
Приостанавливаясь что ни шаг.
Чтоб дух перевести, и подпираясь
Клюкой, чтоб удержаться на ногах?
Ощупывает пальцами худыми
Глубокие карманы то и дело,
Как будто в них сокровища сокрыты.
Как перья на иссохшем теле, платье
Висит на ней, и пальцы словно когти;
Фигурой всей на ястреба похожа,
Прибитого гвоздем к стене амбара.

Каким воспоминаньем детских лет
Как холодом повеяло мне в душу?..
Как будто ветер леденящий с фьорда
Поднялся, инеем старуху кроет
И колет словно иглами мне сердце?..
О, Господи! Да это мать моя!

Вот тут, сказали мне, он был.

Лукавый
Побрал бы солнце, – ничего не вижу!
Не ты ли там, мой сын?

Твой сын я, да.

Тьфу… так глаза слепит, что отличить
Священника от мужика нельзя.

Я дома солнца никогда не видел –
От листопада до кукушки первой.

Да, да, там хорошо. Замерзнуть можно,
В сосульку ледяную обратиться.
А душу холод закаляет так,
Что с чистой совестью на все дерзаешь.

Ну, здравствуй – и прощай! Мне недосуг.

Да, ты всегда таким был непоседой;
Еще мальчишкой вырвался отсюда…

Была довольна ты моим отъездом…

По основательной вполне причине:
Тебе священником быть предстояло.

Гм… рослый стал какой, плечистый, сильный!
Но помни мой совет: будь осторожен
И как зеницу ока жизнь храни!

И это все?

Что? жизнь? А что же больше?

Нет, про совет я, – это все?

Коль слышал
Другие, пользуйся, как знаешь, ими,
Но жизнь хранить обязан для меня:
Ведь я тебе дала ее.