Вера Желиховская - Святолесские певцы

Ан – так оно казалося, а на поверку бы вышло, что человек с десяток больше всех бесчинствовали, да верно меньше всех пили, – потому что лишних всех опоив, сами как будто не брагу, а чистую воду тянули: только промеж себя переглядывалися, да на своего старшова поглядывали.

А старшой-то их тот самый соколик, что утром давеча в Божьем храме побывал, – да Богу не маливался; с воеводой на паперти взглядом спознался, да словом не перемолвился; а тут, у целовальника, день-деньской пил, да не напился, – как только увидал, что на ногах никого не осталося, опричь его молодчиков, легонько присвистнул да за ворота и вышел.

Белая тишь да гладь безмолвно морозною ночью сияла.

Бугры да кресты на могилках узорными тенями погост испещряли; крест на часовне сиял будто алмазный, а тень от неё не далеко ложилася, – очень уж высоко полная луна забралась… Очень высоко. Прямо над избой отца Киприана она светло-пресветло сияла, так и разливаясь лучами и блёстками над островерхою светёлкой… В поповском жилье нигде света не было… Всё там было мирно, тихо, недвижно.

Махнул рукой набольший своим сподручным, и десяток рослых молодцов окружили его молча, глядя в светлые очи ему, ожидая воли его и приказа.

Тихо был он отдан. Крадучись по тени, под заборами, несколько человек шмыгнули к поповскому двору, перемахнули через невысокий частокол и разместились по углам, да под выходами; другие двое подхватили заготовленную под сараем у целовальника лестницу, обежали с ней на поповский задворок и приставили к оконцу светёлки.

В ту же минуту, будто по уговору, в том окошке зажелтел свет…

«Ага! Тем и лучше! – подумал Ратибор Всеславович, сбрасывая на снег свою сермягу, – видней будет, коя моя, коя дядина!»

И вмиг он на лестнице очутился.

Тем временем первая дрёма только что свела зеницы отца Киприана и жены его; а сынок их, Василько, до того ль разоспался, что никак, сколь ни старался, проснуться не мог.

А проснуться бедный мальчик очень желал!

Ему привиделся дурной сон, тяжёлый! Увидал он сначала обеих сестёр своих. Увидал, что Надежда в светёлке лежит бледная, неподвижная; а Вера, над нею склонившись, сама белая да холодная, засветила свечку восковую, тихо молитвы читает, целует сестру и мысленно просит: «И меня возьми, Боже! И меня спаси и помилуй, с ней вместе, Господи милостивый, Иисусе Сладчайший».

Но вдруг светёлка пропала.

Видит Василько, будто стая голодных волков окружила их дом, смотрит на месяц и воет!.. Воет так громко, так жалобно, что во сне у мальчика сердечко сжалось от страху, заныло и сильнее забилось… Хочет он кликнуть собак. Изумляется, как же так молчат их верные сторожа? И вдруг, во сне вспоминает, что Орлик и Сокол издохли! Что сам же он зарыл их только что в землю…

Вот один волчище от других отделяется.

Размашистым, сильным прыжком очутился он под оконцем, у светёлки сестёр его; смотрит он на окно, смотрит, огненных глазищ с него не спускает, а сам но снегу хвостищем виляет, зубами пощёлкивает, кровавым языком облизывается… А вот и привстал… И за ним ещё двое серых привстали, и все, крадучись, к дверям, к окнам их дома пробираются, сторожами рассаживаются. А тот, первый, самый большой, как взмахнёт с земли – и прямо в окошко!

Во сне Василько весь съёжился и жалобно застонал!.. Представилось ему, как злой волчище на сестриц его набросился; разорвал, растерзал их на части; кровью их, слезами чистыми упивается, тела их белые по кускам рвёт и мечет…

Но вдруг он, спящий Василько, так и застыл в недоумении, в восторге… Он увидал сестёр.

Вот они обе, – Вера и Надежда, – не окровавленные, не мёртвые, не растерзанные, а сияющие, радостные, блаженные!.. Облитые холодным сиянием луны, они, оторванные от земли, несутся к ней жемчужной, в светлые выси небес, сами блистая чистотой и счастьем. Летят они обнявшись, крылами алмазными взмахивают, ему с высоты улыбаются; а оттолева, из-за месяца светлого, из-за звёзд золотистых, несутся во встречу им хороводы таких же блистающих ангелов, какими они обе сделались, и поют: «Свят! Свят! Свят Господь Саваоф!..»

Так громка и торжественна стала их песнь, что Василько проснулся, вскочил и вскричал:

– Батюшка! Матушка!.. Слышите ль вы песнь ангельскую?.. Славословие великое!.. Батюшка! Видишь ли ангелов Божиих? Они к нам летят! Они Веру и Надежду встречают!

Вскинулись перепуганные отец Киприан и Любовь Касимовна.

Поп первым делом к окну бросился… Там всё казалось пусто и тихо; только ещё долетали замиравшие песни бражничавших в кабаке, и слабый свет лучины светился из окошек его.