– Полно-ко тебе, дядюшка, гневаться! – позеленев от злобы, сказал Ратибор Всеславович. – Сами себе девки вороги: не хотят добром за нас идти, – силком их заберём – и вся недолга!
И пуще ярости старого боярина испугала священника злобная решимость молодого. Поведал он об этом матери-попадье; наставлял, чтоб она никуда дочек одних не пускала, берегла бы их денно и нощно; а сам даже двух злющих псов завёл, чтобы по ночам никого близко к дому не подпускали. Ночи-то как раз становились длиннее, подходило осеннее, ненастное время.
С осенними холодами, как всегда, люди стали больше болеть, простужаться. Прибавилось дела знахарям да попам; а уж такому-то как Киприан, в народе прозванному «бессребреником», пуще всех приходилось работать. Другой день, от множества треб, хлеба куска не успевал проглотить. Не доедал и не досыпал, так что домашние его почти не видали. Когда же и бывал дома, то всё ж в избе мало сиживал, неустанно наблюдая за подвозом и складкой материала для будущей церкви. С осени порешил он всё заготовить, а раннею весной приступить к постройке. За усталью, да семейными тревогами совсем поизвёлся отец Киприан; а тут ещё на беду и сам застудился и недомогал. Хорошо что, к великому облегчению забот его, молодой боярин Ратибор уехал неожиданно в Киев. «Видно на службу отозвали его. Давненько он здесь баклуши-то бил: авось его теперь не скоро отпустят», – утешался отец Киприан.
Примолк и воевода… Поповская семья о них никогда речей не держала, но в тайне все радовались, что не стало у них ни следа, ни слуху о дяде с племянником.
«Неужто ж пронесло мимо грозу? Подай, Господи!» – думала мать-попадья и набожно крестилась.
Подошла зима со своими пушными покровами; всё обложила лебяжьим пухом, обвешала алмазными ожерельями, посыпала жемчугом. В том году она стала сразу снежная да суровая. С октября уж пришлось отцу Киприану всякие работы по постройке бросить, а в ноябре весь заготовленный материал потонул под саженными снегами, так что поневоле на отдых больше времени стало перепадать. Свободное время даром в благочестивой семье не пропадало; в долгие зимние вечера, при свете яркой лучины, прялись пряжи, ткались холсты; а пока женские руки были заняты рукоделием, отец с сыном новые псалмы и молитвы на голоса раскладывали. Василько свои гусли перебирал, а сёстры им обоим помогали и склад налаживать и голос выводить. И так-то дружно и ладно у них это дело спорилося, что, не глядя на заносы и метели, частенько в ворота их стучались гости: охотники послушать певцов и зимой не переводились.
С благословения отца протоиерея, Киприан стал с собой возить по праздникам детей в город; там становились они на клиросе и своими чистыми, звонкими как серебро голосами, руководили общим песнопением молящихся. Весь народ вторил им, благоговейно взирая на светлую красоту сестёр, коих лики блистали благодатным светом ангельской чистоты и непорочности. Пред всяким двунадесятым праздником вся благочестивая семья постилась; а говела и приобщалась Св. Тайн два раза в году, в Светлый Христов день и в Успение.
Не успели оглянуться, как подошёл Рождественский пост. На святого мученика Филиппа заговелися, а с Гурьева дня поститься стали строго, без рыбной снеди, и каждый день дети сопутствовали отцу в кремль к обедне. Особливо дочери усердны были ко святому служению, редко пропуская утрени, не только что литургию. Василько чаще оставался дома с матерью, которой ради хозяйственных забот нельзя было выходить из дому ежедневно.
В ночь на 20 ноября было сёстрам сонное видение. Обе одновременно узрели в светлом небе блистающую причастную чашу, и обе слышали голос, возвещавший великое таинство подлинными словами божественного песнопения: «Тело Христово приимите, источника бессмертия вкусите!»
Обе сразу поднялись на ложах своих, и обе воззрились одна на другую, спрашивая:
– Что это значит? Что ты видала, сестра?
Поведали они друг другу свой дивный, одинаковый сон, и так порешили:
– Господь нам близость земного конца возвещает. Надо нам приобщиться Его Телу и Крови… Да будет над нами Его святая воля!
На утро, встав, чтобы сопутствовать отцу в Божий храм, они рассказали ему о видении своём и о желании, не отлагая, причаститься.
– Что же! – скрыв тревогу житейскую, согласился отец Киприан, – ежели таково ваше желание, завтра, на утрени, исповедуйтесь, а за обедней, в день Введения во храм Пречистой Девы Марии, я приобщу вас Телу и Крови Господним… Только, по слабости нашей человеческой, прошу я вас, дети мои, поберегите мать вашу! Не тревожьте её предвидениями скорой кончины вашей… Быть может услышит Господь и наши моления родительские, – упасёт вас от смерти безвременной.
Читать дальше