Вера Желиховская - Из стран полярных

– Бог, де, выучил…

Однако, на усиленные просьбы мои рассказать, как он открыл свои магнетические способности, он объяснил, что никто ему на них не указывал, а признал он их сам в себе исподволь, понемногу.

– Зачем же и хожу я на промыслы со своими? – предложил он мне вопрос. – Неужели, думаешь ты, за наживой?.. Нет, милый человек, – барышей их мне не нужно! Да я и прав на них не имею, не помогая им в их трудных заработках… Опасностей промысла я не боюсь, – опять угадал он мою мысль, – нет! Не опасности, а греха! Никогда не обагрял я рук в чьей-либо крови. Никогда не касались уста мои животной пищи. Мне незачем лишать жизни тварей Божьих. Я скорблю и за других-то, что лютая нужда заставляет людей промышлять кровью, – лишать жизни творений Господних… Хожу я на промыслы и буду ходить, пока в силах, для того, чтобы помогать и врачевать. Много раз приходилось мне пользоваться Богом данными мне способностями: облегчать недуги товарищей, выводить их из опасности… Вот, как теперь, вывел я из-под метелицы и довёл до вашего жилья всю партию. А то, ведь, уж у нас нечем было огоньку развести, да и перекусить им, беднягам, почти что ничего не оставалось… Вас мы не объели: ещё наши же люди вам промыслили запасов, а сами всё же от вихрей да стужи укрылись.

А моржеловы точно за эти дни набили нам и моржей, и медведей, и рыбы наловили большой запас.

– Вот через три дня уйдём к Серому Мысу, – закончил старик свою речь. – Надо попытаться доставить мою партию по домам… тех, кому суждено уцелеть!..

– А не всем суждено это? – спросил я.

– Не всем! – покачал головой Иоганн. – Я боюсь, что вернётся наша ватага без головы…

– Как?.. Матилас? – спросил я, изумившись. – И это ты знаешь, старина?

– Эх, – говорит, – барин! Мало, что я знаю! Больше на горе своё, чем на радость… Редко, – говорит, – кому мне приходилось говорить о знаниях своих, как тебе. А тебе и таким как ты – говорить мне приказано … Такие, как я, больше должны молчать; но иногда тем, кто уши и глаза не закрывают от премудрости Создателя всех сил, мы должны открываться… Пусть истина пробивается в мир хоть редкими, окольными путями, пока не наступит ей время прорваться с большей, неодолимой силой и ярче озарить свет, чем наши полярные ночи освещают эти Божьи, чудные огни! – указал он на северное сияние.

А я, признаюсь, смотрел на него в изумлении и не совсем доверяя. Я нарочно переспросил: «Такие-де, как ты»!..

– Но разве ж ты, старина, точно какой-нибудь особенный человек?

– Да, – говорит. – По нонешним временам я – особенный ! Таких, как мы, теперь мало… В будущем земном круге нас опять станет больше, а ныне осталось очень мало…

– Но кто же ты такой? – не выдержал я. – Колдун, что ли?

Старик усмехнулся.

– Колдун – бессмысленное слово! – сказал он. – По крайней мере то, что люди понимают под этим названием, ничего не объясняет, а напротив, затемняет людские понятия… Я один из не утративших третьего ока !.. Ока духовного, которым щедрее были одарены пра-праотцы наши; которое с течением веков, разовьётся снова в далёких пра-правнуках наших, когда люди перестанут бороться с истиной, с Силой сил! И чем скорее сдадутся люди плоти, люди греха, на убеждения всесильной истины; чем скорее восторжествует воля немногих людей духа над упорством людей плоти. – тем скорее человечество поймёт свои ошибки! Тем полнее восторжествует свет истины над одолевшими его ныне грубыми силами праха и тлена!

– Вот смысл удивительных речей старика норвежца, сказанных им мне в ту величавую ночь на ледяных берегах Шпицбергена, которую я никогда не забуду! – заключил доктор Эрклер свой рассказ. – Да если б и хотел я забыть старца Иоганна, он бы мне этого не позволил!

Мы, его внимательные, хотя несколько скептические, слушатели изумились и снова насторожили внимание.

– Как же так, не позволил?.. Чем?.. Какою силой?

Некоторые из нас уже составили было отдельные кружки, рассуждая о странном рассказе доктора; большинство, разумеется, отнеслось к нему скептически. В особенности критически к нему отнеслись двое молодых людей, студент из Дерпта с довольно окладистой бородой и совсем безбородый врач, только что сорвавшийся со скамейки. Теперь, услышав это последнее заявление своего учёного собрата, юный доктор умолк, покосившись на него поверх очков; за ним его собеседник и почти все уставились на Эрклера.

– Как и чем Иоганн не позволил вам о себе забывать?

Почтенный доктор помолчал; потом окинул всех таким взглядом, будто мысленно вопрошал нас: «Да полно! говорит ли уж вам?..» Наконец, как бы решившись, скороговоркой отрезал: