Джеймс Купер - Последний из могикан

– Прогнал брат мой злого духа? – спросил отец. – Кто это на руках у него?

– Твое дитя! – торжественно ответил Дункан. – Злой дух вышел из нее, он заперт в горах. Я отнесу женщину на некоторое расстояние, чтобы укрепить ее на случай других припадков. Она будет в вигваме воина с восходом солнца.

Когда отец перевел слова чужеземца на язык гуронов, среди дикарей послышался сдержанный шепот, выражающий удовлетворение. Сам вождь сделал Дункану знак идти дальше и проговорил громким, твердым голосом:

– Иди… Я мужчина, я войду в пещеру, чтобы сразиться со злым духом.

Хейворд с радостью повиновался и уже прошел мимо маленькой группы, как вдруг его поразили эти слова.

– Разве мой брат сошел с ума, – воскликнул он, – что так говорит? Он встретится со злым духом, и тот войдет в него! А может быть, брат мой выгонит злого духа и он помчится за дочерью моего брата в леса! Нет, пусть дети мои ждут у пещеры и, если покажется дух, бьют его дубинами. Он хитер и укроется в горах, когда увидит, сколько людей готовы сразиться с ним.

Это странное предложение возымело желанное действие. Вместо того чтобы войти в пещеру, муж и отец больной вынули томагавки и встали у входа, готовые излить свой гнев на воображаемого мучителя больной. Женщины и дети наломали ветвей и набрали камней для той же цели. Мнимые колдуны воспользовались этой минутой, чтобы исчезнуть.

Соколиный Глаз, хотя и рассчитывал на предрассудками индейцев, знал, что умнейшие из вождей не разделяют их, а только относятся к ним терпимо. Знал он и цену времени в подобных случаях. Как бы ни обманывали себя индейцы и как бы их самообман ни помогал его планам, достаточно было малейшего повода для подозрения, чтобы предприятие оказалось роковым. Поэтому он выбрал тропинку, на которой менее всего можно было ожидать преследования, и обогнул поселение, не входя в него. Вдали, при свете костров, видны были еще воины, переходившие от хижины к хижине. Но дети уже бросили свои игры, и ночная тишина понемногу начинала сменять шум и возбуждение хлопотливого и полного событий вечера.

Алиса ожила на свежем воздухе, и так как ей изменили физические силы, а не память, то не потребовалось объяснять все случившееся.

– Дайте я попробую идти сама, – сказала она, краснея от того, что не могла раньше покинуть объятий Дункана. – Право, мне лучше.

– Нет, Алиса, вы еще слишком слабы.

Девушка старалась освободиться, и Хейворд нехотя расстался со своей драгоценной ношей. Человек, скрытый под личиной медведя, конечно, не испытывал восхитительных ощущений влюбленного, несущего свою любимую на руках; может быть, ему было незнакомо и чувство невинного стыда, охватившего дрожавшую Алису. Когда они очутились на приличном расстоянии от хижины, разведчик остановился и заговорил о предмете, который знал в совершенстве.

– Эта дорога приведет нас к ручью, – сказал он. – Идите по левому берегу, пока не доберетесь до водопада. Поднимитесь на холм справо, и вы увидите огни другого племени. Ступайте туда и просите защиты. Если это настоящие делавары, то вы будете в безопасности. Бежать далеко с девушкой невозможно – гуроны догонят нас и завладеют нашими скальпами, прежде чем мы пройдем десяток миль. Ступайте! Да хранит вас бог!

– А вы? – с удивлением спросил Хейворд. – Ведь мы же не расстаемся с вами?

– Гуроны держат в плену гордость делаваров: последний отпрыск могикан в их власти. Я пойду разведаю, что можно сделать для его спасения. Если б они сняли ваш скальп, майор, за каждый его волосок пало бы по плуту, как я обещал вам, но если к столбу поведут молодого сагамора, то индейцы увидят также, как может умирать белый друг могикан.

Дункан, нисколько не обиженный тем, что житель лесов оказывал предпочтение Ункасу, стал убеждать его отказаться от такого отчаянного предприятия. Ему помогала Алиса: она присоединила свою просьбу к просьбам Хейворда, умоляя разведчика отказаться от намерения, сулившего столько опасностей и так мало надежды на успех. Все их красноречие было напрасно. Разведчик слушал их нетерпеливо и закончил разговор. Тотчас же заставив замолчать Алису и доказав Хейворду, что все дольнейшие возражения бесполезны, он заявил:

– Я слыхал, что в молодости бывает чувство, привязывающее мужчину к женщине больше, чем отца к сыну. Может быть. Вот вы рисковали жизнью и всем, что дорого вам, лишь бы освободить милую девушку, и я думаю, что подобное же чувство лежит в основе вашего поступка. Что касается меня, то я учил юношу обращаться с ружьем, и он щедро заплатил мне за это. Я сражался рядом с ним во многих кровавых схватках, и пока слышал треск его ружья с одной стороны и треск ружья сагамора с другой, я знал, что позади меня нет врага. Зимой и летом, ночью и днем бродили мы вместе по пустыне, ели из одной посуды. Один из нас спал, пока караулил другой. И чтобы Ункаса повели на муки, когда я рядом!.. Да раньше чем юноша погибнет из-за отсутствия друга, верность исчезнет на земле и «оленебой» станет безвредным, как свистулька певца…