Array Сборник - Бородинское поле. 1812 год в русской поэзии (сборник)

Иль гнезд тлетворныя в них роскоши не зришь?

В убогих хижинах похитя хлеб насущный,

Питала там она сластями жертвы тучны.

Вседневны пиршества, веселий хоровод

Сзывали к окнам их толпящийся народ,

В мраз лютый холодом и голодом томимый

И с наглостью от сих позорищ прочь гонимый.

Когда, на лоне нег лежа, Сарданапал

В преизобилии богатства утопал

И, сладострастия испивши чашу полну,

На легкий пух склонясь, облекшись в мягку во́лну,

Под звуком нежных арф вкушал спокойный сон,

О старце, о вдове заботился ли он?

Хоть пенязь отдал ли, хоть лепту он едину,

Чтоб в скорби облегчить их строгую судьбину?

Призрел ли нищего? От трапезы крохо́й

Он поделился ли с голодной сиротой?

Нет, – в недоступном сем для бедного чертоге

Не помнил он об них и позабыл о Боге,

Который с тем ему вручил талант сребром,

Чтобы, деля его, умножил мзду – добром.

Но он на роскошь лишь менял дары богаты, —

И, в пепле падшие, их погребли палаты.

Зри в слабых сих чертах развратные сердца,

И справедливый чти над ними суд Творца.

Но в граде ль сем одном развраты коренились?

Нет, нет; во все концы России расселились;

И от источника пролившееся зло

Ручьями быстрыми повсюду потекло:

Как в сердце о́строты недужные скопленны

Влияньем пагубным все заражают члены.

Повсюду и порок, и слабости равны;

И души и умы равно отравлены́.

Заботы, доблести и предков строги нравы:

Алканье истинной отечественной славы,

Похвальны образцы наследственных доброт —

В презрение, в посме́х уж ставит поздний род.

Мудрейший меж царей, потомок Филарета,

Сей вырод из умов и удивленье света,

Невинно ввел меж вас толь пагубный разврат;

Целебный сок по нем преобратился в яд:

Российски просветить умы желая темны,

Переселял он к вам науки чужеземны,

Но слепо чтившие пути бессмертных дел,

Презрев разборчивость благоискусных пчел,

Широкие врата нови́знам отворили

И чуждой роскошью все царство отравили.

Вельможи по ее злопагубным следам,

Смесясь с язы́ками, навыкли их делам

И, язвой заразя тлетворною столицу,

Как мулы, впря́глися под чужду колесницу,

На выи вздев свои прельщающий ярем, —

За то карает Бог Москву чужим бичом.

Но ободрись: Господь сей казнью укротился

И в гневе не в конец на вас ожесточился.

Восстань и отложи тебя объявший страх,

Мой сын! Судьбу врагов читай на небесах».

Тогда, подняв меня он сильною рукою,

На ноги трепетны поставил пред собою.

Едва смущенный взор я к облакам возвел,

Внезапу дивное явление узрел:

Носимый облаком на юге,

В златом пернатом шишаке,

В чешуйной сребряной кольчуге,

С блистающим мечом в руке,

Мне некий витязь представлялся.

Свирепым вид его казался:

Ярче́е молнии лучей

Сверкало пламя из очей.

Налегши тягостию тела

На черну тучу, он летел.

Пред ним вдруг буря заревела,

Сгущенный вихрем, снег белел.

Вдали его предупреждали

Два призрака: из них один

Как некий зрелся исполин,

Змеи́ в руках его зияли,

Взор грозный наносил всем страх.

Другий же бледностью в чертах

Страдальца вид казал сляченна,

Болезнью, гладом изнуренна.

Они сокрылись в мрак густой:

Там слышались победны клики,

Сражающейся рати крики,

И томный раздавался вой.

«Ты зришь, – мне с кротостью вещало Привиденье, —

России торжество, врагов ее паденье.

То щит Отечества, его военный дух

Пожарский, ревностный сотрудник мой и друг,

Летит вслед извергов, оставивших столицу.

Он мстительну на них уже вознес десницу.

Пред ним свирепый мраз, страх бледный, тощий глад

На истребление враждебных сил спешат.

Уж в бегстве гибельном, их лютостью томимый

И гневом Божиим невидимо гонимый,

Неистовый гордец, забыв позор и стыд,

Окровавле́нной им дорогой вспять бежит.

На каждом он шагу народну месть встречает;

Рать сильна, рать его толпами низлагает;

И кровью буйного упьется русский меч:

От острия его не может он утечь.

Тогда в свою чреду сей мира нарушитель,

Сей бич вселенныя, Москвы опустошитель,

Покажет царствам всем, простерт у наших ног,

Сколь в гневе праведном велик российский Бог;

Сколь истинен в судах над нами справедливых

Отец раскаянных, каратель злочестивых».

Так рек; и, пастырска надвершием жезла

Коснувшись моего престрашного чела,

Исчез. Внезапу гром по небу прокатился.