Федор Достоевский: Детям (сборник)

Одним из таких обществ было общество, собиравшееся под руководством М. В. Буташевича-Петрашевского, юриста и общественного деятеля. Входил в него и Достоевский. Общество просуществовало недолго. По доносу засланного в их ряды агента в ночь на 23 апреля 1848 года почти все петрашевцы были арестованы на своих квартирах и заключены в Петропавловскую крепость. Потом последовали следствие и суд, который приговорил их всех к смертной казни. Но высший военный суд, а затем и император Николай I смягчили приговор и назначили каждому из осужденных различные сроки каторжных работ (Достоевскому – четыре года). Однако, чтобы дать петрашевцам почувствовать всю тяжесть свершенного, решено было провести подготовку к расстрелу, а затем уже объявить об его отмене. Так и было сделано. Осужденных вывели на площадь, провели все необходимые приготовления, распределили по тройкам (в таком порядке их должны были расстреливать). Первую тройку подвели и привязали к столбам, солдаты подняли ружья… Достоевский оказался во второй тройке, и жить ему, следовательно, оставалось не более двух-трех минут. Он успел передумать многое, вспомнил брата Михаила, родных… Тут загремели барабаны, и подъехавший офицер объявил об отмене казни и зачитал настоящие приговоры.

В тот же день вечером Достоевский пишет из тюрьмы письмо брату. Он понимает, что прежняя жизнь закончилась, наступает какая-то новая. Несмотря на предстоящие испытания, он не падает духом: «Подле меня будут люди, и быть человеком между людьми и остаться им навсегда, в каких бы то ни было несчастьях не уныть и не пасть – вот в чем жизнь, в чем задача ее».

На каторгу петрашевцев везли через всю Россию, везли долго, на санях, запряженных лошадьми (поезда между Москвой и Петербургом еще только-только начинали ходить). В сибирских городах тогда жили семьи декабристов – участников восстания 1825 года, после подавления восстания сосланных в Сибирь на длительные сроки. Жены и невесты некоторых из них поехали добровольно вслед за своими любимыми. Эти замечательные женщины, поселившись в тех же местах, где отбывали срок их мужья, не только помогали им, чем могли, но также заботились о других ссыльных и заключенных. В городе Тобольске они встретили и следовавших в Омский каторжный острог Достоевского с друзьями, снабдили их теплой одеждой, необходимыми вещами и подарили каждому Евангелие.

В начале 1850 года Достоевского привезли в Омск, и начались его долгие каторжные четыре года. В «Записках из Мертвого дома» (Мертвым домом называли каторгу) Достоевский от лица вымышленного повествователя Горянчикова описал свою жизнь на каторге. Каторга тех времен, конечно, была несравнима с ужасными лагерями и тюрьмами XX века, но все-таки существование там было очень тяжелым, особенно для недавнего столичного жителя. Жизнь в бараках по сорок – пятьдесят человек, среди воров, бандитов и убийц.

Дворян, осужденных за политические преступления, так называемых политических, было очень мало, да и в основном это были поляки, воевавшие против России за свою независимость (Польша тогда входила в состав Российской империи). Отношения у них с Достоевским были враждебные. Среди каторжников встречались, конечно, и добрые, хорошие люди (их Достоевский замечательно описал в «Записках…»), но в основном это были люди мрачные и жестокие, со злобой и недоверием относившиеся к «господам», таким, как Достоевский. Грязь, вонь, теснота в темных и холодных бараках, изнурительные работы, невозможность хоть какое-то время в течение дня побыть одному, издевательства надзирателей и начальников, порой превосходивших по жестокости каторжан, – впору было ожесточиться и возненавидеть весь мир.

Но с Достоевским на каторге произошло совсем другое. Он понял, во-первых, что почти в каждом из окружавших его людей, если не смотреть на них со злобой и страхом, можно разглядеть образ Божий – то доброе, светлое начало, которое заложено в каждом человеке, но затемняется и заслоняется потом грехами, совершаемыми человеком в течение жизни, но совершаемыми добровольно. Если человек не безумен, он всегда может выбрать: украсть или не украсть, пьянствовать или не пьянствовать, убить или не убить. Притом, что с детства было известно: красть и убивать – страшный грех и лучше даже умереть самому, нежели совершить такой грех. А если считать, что человеком всецело управляют окружающие обстоятельства (теории о решающем влиянии среды были очень популярны), то он перестает быть человеком, становится чем-то вроде деревянной куклы в кукольном театре.