Хорхе Исаакс - Мария

Я направился к дому вслед за Саломе и Фермином, которые тащили тыквенные сосуды с водой. Саломе сделала валик из платка и поверх него поставила на голову грубый кувшин, который несла, не поддерживая руками, изящно изгибая свой тонкий стан.

Когда мы пришли, девушка шепотом поблагодарила меня: «Бог вознаградит вас» – и с озорной улыбкой добавила:

– А я в награду, когда вы купались, бросила в воду выше по течению цветы, вы их видели?

– Да, но подумал, что это стайка обезьян резвится в верховье реки.

– Вот непонятливый! Да я чуть не свалилась, когда карабкалась на верхушку дерева.

– А ты, дурочка, и поверила, будто я не догадался, кто бросал цветы в воду.

– Мне Хуан Анхель рассказал, что в имении бросают розы в бассейн, когда вы купаетесь, вот и я бросила в реку самые красивые лесные цветы.

За обедом у меня был случай убедиться, как искусно Саломе и моя кума запекают бананы и сыр, поджаривают пончики, готовят желе. Пока Саломе выходила на кухню, я успел рассказать куму, что на самом деле хочет его дочь и что собираюсь я сделать для ее примирения с женихом. Старик так и расплылся от удовольствия; он стал подшучивать над моей подругой по прогулке, будто она уж слишком охотно потчует меня, и всячески показывал, что больше на нее не сердится.

К четырем часам жара спала, и дом превратился в перевернутый вверх дном Ноев ковчег: утки целыми выводками зашлепали по столовой; куры с кудахтаньем метались по двору и под сливой, где у корыта, стоявшего на козлах, моя лошадь хрупала маис; индюки надувались и чванились, перекрикивая двух попугайчиков, а те звали какую-то Бениту – должно быть, кухарку; свиньи визжали и хрюкали, пытаясь просунуть рыло между перекладинами захлопнутой дверцы. Сквозь весь этот гам прорывались зычные приказы кума и крики кумы, которая гнала уток и скликала кур.

Началось долгое прощание. Кума обещала помолиться святому чудотворцу, чтобы он благословил меня на дорогу и скорое возвращение. Когда я прощался с Саломе, она сжала мою руку и, глядя на меня, пожалуй, больше, чем Дружески, сказала:

– Помните, я на вас надеюсь. Со мной можете не прощаться надолго… Даже если не успеете заехать по пути, я хоть ползком, а доберусь до дороги повидать вас еще разок. Не забывайте меня… если бы не вы, не знаю, что бы я делала с моим тайтой.

С другого берега бурливого ручья, бегущего вниз по теснине меж извилистых лесных тропинок, до меня донесся звучный мужской голос:

Вскоре из чащи деревьев появился и певец. Это был Тибурсио; через одно плечо он перебросил пончо, на дру, гом держал длинный посох с подвешенным к нему узелком. Тибурсио распевал песню, поверяя свою печаль лесному безлюдью. Завидев меня, он умолк и остановился а когда я подъехал, почтительно поздоровался и с улыбкой сказал:

– Ого! Как поздно и быстро поднимаетесь в горы… Даже караковый ваш взмок… Откуда это вы так скачете?

– Ездил прощаться с друзьями, а под конец, на твое счастье, завернул в дом Саломе.

– И пожалели, что меня не было?

– Очень был этим огорчен. И давно ты туда не ходишь?

Парень, опустив голову, сбивал своим посохом головки цветов, потом взглянул мне прямо в лицо и ответил:

– Она сама виновата. Что она вам наговорила?

– Что ты неблагодарный ревнивец, а она только о тебе и думает, больше ничего.

– И это все? Ну, значит, главное она от вас скрыла.

– Что ты называешь главным?

– Ее шашни с ниньо Хустиниано.

– Послушай, мог бы ты поверить, что я влюблен в Саломе?

– Как я могу этому поверить!

– Так вот, Саломе влюблена в Хустиниано не больше, чем я в нее. Ты должен ценить девушку по заслугам, а их у нее, к твоему сведению, немало. Ты оскорбил ее своей ревностью, но, если ты придешь и повинишься, она тебе все простит и будет любить еще больше.

Тибурсио задумался.

– Знаете, ниньо Эфраин, – печально сказал он наконец, – я так люблю ее, что она даже представить не может, какие муки переносил я из-за нее весь этот месяц. Коли уж бог дал кому такой нрав, как мне, то все можно стерпеть, только бы тебя дураком не считали (простите, ваша милость, за грубое слово). И когда я говорю, что Саломе сама виновата, я знаю, что говорю.

– А вот чего ты не знаешь, это как она плакала и убивалась, рассказывая о своей обиде, – просто всю душу мне перевернула.

– Правда?

– И я понял, что виноват во всем ты. Если ты в самом деле так любишь ее, почему ты не женишься? Ведь в твоем доме уже никто к ней не придет без твоего согласия.