Павел Анненков - «Гроза» Островского и критическая буря

Здесь и кончаем наши заметки, не дожидаясь третьей статьи рецензии и дальнейших ее выводов. По общему тону ее можно наверное заключить, что в новых дополнениях ее будет то же самое: несколько лишних ошибок, несколько лишних блесток остроумия, перемешанных с свежими доказательствами непонимания предмета и нежелания понимать его – вот все, на что мы можем надеяться от запоздавшей статьи, не считая тут позорного обращения, какого ждут от нее, по прежним примерам, все лица превосходной драмы г. Островского. При этом странно было бы и распространяться много о новом пути, принятом творческой деятельностью этого писателя. Ограничимся короткой заметкой.

Не менее других знаем мы несколько важных вопросов художнического и чисто психического свойства, всегда являющихся, когда речь заходит о произведениях г. Островского, выданных им до последнего видоизменения его творческих приемов, но затрагивать их мимоходом, на лету, мы считаем делом столь же невозможным, сколь и неприличным. Старый, любимый способ г. Островского относиться к лицам собственного создания, особенно при последнем слове пьесы или при развязке ее, уже возбуждал не раз внимание критиков. В эти мгновения, да и в некоторые другие, наиболее важные для общей идеи произведения, лица и даже ход пьесы неожиданно останавливаются у него и повертываются совсем в другую сторону, чем ту, куда шли от начала и открытия действия. Не говорим о менее важных его созданиях, тех, где он касался современных гражданских вопросов и где, впрочем, заключаются также превосходнейшие сцены, проливающие обильный свет на бытовую сторону чиновничьего круга, но в лучших, народных своих произведениях, он иногда неожиданно превращался из ясного и глубокого художника-этнографа в учителя и пророка, уже предписывающего верить такому или другому внезапному изменению человеческих сил и человеческой природы. Само собою разумеется, что при этом являлся у него намек на какую-то таинственную силу, не объясненную предварительно и требовавшую от зрителей и читателей веры на слово, как все таинственные, неведомые и только подозреваемые силы. В подобных случаях вместо веры рождается обыкновенно сомнение, многие уже спрашивали себя – нет ли тут добровольного отказа от собственных начал, от знания, художнического чутья и творческой силы и не заменены ли они самонадеянным объяснением, произвольной догадкой и слишком смелым толкованием. Все это под конец, именно с «Воспитанницы», уступило место роскошной поэтической обстановке пьес, в которой, как в лучезарной атмосфере, движется многообразный русский мир во всей своей простоте и во всей своей истине. Всякий согласится, что даже поверхностное объяснение этого развития одного из замечательнейших современных талантов требует серьезного исследования, особенно если вспомнить, что в исследование частию должна войти и оценка живописного, многообразного языка, который рецензия объявляет с плеча механическим подбором испорченных слов и фраз, подобранных на улицах и в дурных слоях нашего общества!

Сказать по сущей правде, мы бы не взялись за перо для опровержения всех ее лаконических приговоров, предоставляя это времени и публике, которые, между прочим сказать, пришли на помощь к нам очень скоро, если бы не желание выразить несколько мыслей об отношениях, долженствующих существовать между народностию и образованностию. В настоящую эпоху правильные отношения между ними составляют жизненный вопрос всего нашего общества. Одно поставление вопроса, как бы оно ни было сделано наскоро или неискусно, может иметь своего рода пользу, напомнив о безотлагательной необходимости верного и всестороннего разрешения его. Пренебрегая народностью, как мыслящим и самостоятельным существом, Легко удариться в тот отвлеченный прогресс, который может жить о бок с народом, пышно распускать в бумагах, журналах, ведомостях, учреждениях и оставлять огромную массу людей без всякого дела. Сколько мы видели такого рода любимых «чад» прогресса, доставлявших неописанное наслаждение своим опекунам и на которые весь остальной мир только глазел с тупым любопытством, а если, по необходимости, и приходил в сношения с ними, то укрепляемый надеждой как можно скорее отделаться от них. Задача образованности одна только и может быть – помогать открытию и развитию всех нравственных сил народа для того, чтобы в нем и найти конец своему существованию, как отдельное и независимое понятие. Народность есть гроб образованности, куда последняя нисходит для того, чтобы возродиться в форме общей национальной цивилизации. Этот прогресс смерти и возникновения беспрестанно свершается над образованностью в частностях: вчера одно понятие было исключительным достоянием образованности; сегодня то же самое понятие есть достояние масс, выражающее степень их цивилизации. Человек ничего лучшего на сем свете и пожелать не может, как возможно скорейшего приближения того времени, когда «образованность», целиком, в полном своем составе, с искусством, наукой, философскими формулами и проч. перестанет существовать в горделивой самостоятельности, сама про себя, а сделается выражением, словом, речью и мыслию народности, предварительно ею разработанной и укрепленной. Рецензия, о которой так много толкуем, стоит не одна в своей страстной, ревнивой любви к образованности, мешающей ей видеть и распознавать знаменательные черты нравственного народного быта и ждать оттуда какого-либо добра: позади ее открывается нашему представлению ряд честных и благородных людей, постоянно трепещущих за просвещение, добытое обществом с такими жертвами и угрожаемое, по их мнению, с двух противоположных сторон: сверху – от классов, принявших поверхностное, ложное образование и способных удовлетвориться им окончательно; снизу, где оно презираемо, потому что неизвестно. С первым классом справляться легко: серьезных защитников у него не было и нет. Зато в каждом намеке на деятельные, независимые силы, присутствующие во втором классе, уже слышится многим хвастовство невежества, собирающееся отнять существенное добро общества, в котором заключается и вся его будущность – просвещение. Чувство в основаниях своих очень похвальное, но свет и истина не мешают никакому чувству: бывает, что с ними мнимые враги обращаются в друзей. Таким же мнимым врагом делаемся и мы перед автором рецензии, разобранной нами откровенно, но с полным уважением к его таланту, благородству побуждений и многообразным средствам, лучшим доказательством которых служат политические и общественные статьи журнала «Наше время». Одна, по крайнему нашему разумению, несправедливая рецензия не поколеблет ни нашего уважения к нему, ни нашей уверенности в его успехе…