Понсон дю Террайль - Таинственное наследство (сборник)

© ЗАО «ОЛМА Медиа Групп», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ( )

Это было в 1812 году.

Великая армия отступала, оставляя за собою Москву с пылающим Кремлем и большую часть своих батальонов, погибших во льдах Березины.

Шел снег…

Небо было обложено со всех сторон мрачными, серыми тучами, а земля представлялась одной необозримой, белой, снеговой равниной, по которой тащились остатки горделивых легионов нового Цезаря, которые еще так недавно шли на завоевание мира… их не мог одолеть тогда целый Европейский союз, а теперь они отступали перед единственным неприятелем – северной стужей.

Ужасную картину представляло их отступление.

Здесь отчаянно боролась со сном группа всадников, закоченев и с трудом удерживаясь в седлах; в другом месте толпа пехотных солдат торопливо делила между собой дохлую лошадь, между тем как стая воронов старалась оспорить у них куски мертвечины, а дальше окоченелый солдат безумно ложился на снег и знал, что не проснется уж больше.

По временам где-то вдали раздавались как бы глухие раскаты грома: это были выстрелы русских орудий, и тогда-то беглецы снова поднимались и, подчиняясь инстинкту самосохранения, торопливо ускоряли свое отступление.

У опушки небольшого леска был разведен костер, около которого сидели три кавалериста.

Громадных трудов стоило им развести огонь и откопать из-под глубокого снега кучу обледенелого хвороста.

Тут же около них стояли и их лошади, понурив головы и неподвижно смотря в землю.

Первый из этих всадников носил на себе лохмотья мундира, на котором виднелись еще полковничьи эполеты. Это был человек высокого роста и вполне благородной наружности – ему было не больше тридцати пяти лет. Правая рука его находилась на перевязи, и на голове красовалась повязка, сквозь которую просачивались капли крови…

Русская пуля раздробила ему локоть, а сабельный удар раскроил лоб.

Другой был капитан, так, по крайней мере, можно было предполагать по отрепьям его костюма, хотя в то время уже не было больше ни капитанов, ни полковников, ни солдат.

Великая армия представляла собой плачевное сборище оборванцев, бежавших скорее от северных морозов, чем от сынов Дона и Азии, которые повсюду гнали и подстерегали полузамерзших пришельцев.

Капитан был тоже молодой человек, с подвижными чертами лица и нерешительным взглядом. Его черные волосы свидетельствовали о его южном происхождении, а протяжная речь изобличала одного из тех итальянских выходцев, которыми изобиловала французская армия Первой империи, он был счастливее полковника и, не будучи ранен, легче сносил смертельный холод.

А третий из них был простой гвардейский гусар. Его суровое лицо по временам делалось еще свирепее и в особенности в то время, когда до него доносился грохот русских выстрелов.

Наступала ночь, и во мгле казалось, что белая земля сливается с мрачными облаками.

– Фелипоне, – обратился полковник к итальянскому капитану, – мы ночуем здесь… Я очень слаб и сильно устал, да и к тому же моя рука заставляет меня выносить ужасные мучения.

– Нет, полковник, – вскричал гусар Бастиан, прежде чем итальянец успел ответить, – мы должны продолжать дорогу, иначе вы замерзнете.

Полковник посмотрел сперва на солдата, а затем на капитана и, наконец, тихо заметил:

– Вы думаете?

– Да, да и да, – повторил опять гусар с живостью человека, вполне убежденного в своих словах.

Что же касается капитана, то он, казалось, что-то обдумывал.

– Ну, Фелипоне? – настаивал полковник.

– Бастиан прав, – ответил, наконец, капитан, – да, мы должны сесть на лошадей и ехать до тех пор, пока будем в состоянии сидеть в седле… Здесь же дело дойдет до того, что мы не в силах будем преодолеть сна, во время которого этот костер потухнет, и тогда ни один из нас уже не проснется… К тому же… Слушайте… Русские приближаются… я слышу выстрелы их пушек.

– О, несчастье, – прошептал глухо полковник, – мог ли я когда-нибудь подумать, что нам придется бежать от горсти казаков… О, холод, холод, какой ты жестокий и – убийственный враг… Боже! Если бы мне не было так холодно…