Алексис Бувье - Кредиторы гильотины

И доктор сел на стул, сворачивая новую папиросу.

– Черт возьми! – против воли проговорил Панафье, прикрывая нос платком. – Здесь не особенно весело.

– Ну, – смеясь, возразил доктор, – это дело привычки. Если бы вы знали, как интересно наблюдать после смерти за болезнью, которую вы не смогли победить.

– Какое счастье, что семья покойного не может присутствовать при этом открытии сделанных ошибок.

– Да, вы правы! Сколько знаменитостей лишилось бы своего престижа…

– Знаете что, – сказал Панафье, – хотя я человек не нервный, но, тем не менее я предпочел бы разговаривать в другом месте.

– Закурите папиросу.

– Нет, я ни за что не возьмусь за то, к чему вы только что дотрагивались.

– Ну, в таком случае я буду к вашим услугам через минуту, – смеясь, сказал доктор. – А между тем, входя сюда, вы имели такой спокойный вид.

– Да, но это быстро прошло. Теперь мне здесь очень не нравится. Вам все равно, куда идти?

– Все равно. Очень даже часто, когда у нас бывают продолжительные вскрытия, мы завтракаем здесь.

– Здесь?!

– Да. Вот на этом уголке стола.

– Ах, Боже мой! Нет, знаете ли, я не в состоянии здесь оставаться. Буду вас ждать у дверей зала.

И с этими словами Панафье поспешно бросился к дверям, сопровождаемый смехом докторов. Но так как Панафье был не дурак, то он вернулся обратно и сказал:

– Господа, вы так веселы, что доставите мне удовольствие, если согласитесь сопровождать господина Жобера. Мы позавтракаем вместе. А теперь я отправлюсь вперед, чтобы заказать завтрак.

Несколько минут спустя все четверо молодых людей сидели вокруг стола в отдельной комнате ресторана, но так как двое из них были дежурными после полудня, то Панафье после завтрака остался вдвоем с доктором Жобером.

После длинного разговора о вскрытиях Панафье сказал доктору:

– Дорогой Жобер, я пришел к вам узнать некоторые сведения, необходимые для изучения одного дела.

– Относительно чего?

– Помните ли вы преступление, совершенное полтора года тому назад на улице Фридлан?

– О да, конечно, – убийство красавицы Адели Мазель?

– Да, именно.

– Я делал ее вскрытие.

– Как?! Но ведь вы тогда были студентом.

– Да, я помогал доктору. А что же вы хотите узнать?

– Сейчас скажу вам. Я прочитал рапорт доктора и рапорт агента, но отличия в них до такой степени поразили меня, что я захотел обратиться к вам, чтобы быть вполне уверенным. Надеюсь, что вы нисколько не скомпрометируете себя, рассказав мне это, – добавил Панафье.

– О, нисколько! Доктор ошибся, но когда я обратил его внимание на это, то он мне ответил: «Не все ли равно, какова причина смерти. Истина в том, что убийца был Лебрен. Не будем же увеличивать ужаса от совершенного преступления открытием, которое могло бы найти себе подражателей».

Несмотря на печальный сюжет разговора, Панафье улыбнулся, довольный тем, что не напрасно приехал.

– Не скрою от вас, – сказал он, – что это интересует меня в высшей степени.

– В таком случае, милый мой, я с удовольствием готов сообщить вам какие угодно сведения.

Панафье оперся о стол, наполнил стаканы шампанским и продолжил:

– Вы читали рапорт доктора?

– Конечно, так как сам писал под его диктовку.

– Да, это правда, я забыл, что вы принимали участие во вскрытии.

– Да, я своими собственными руками вскрывал труп, конечно, под руководством доктора-эксперта.

– Доктора, у которого так много наград?

– Да, – отвечал со смехом Жобер.

Панафье был очень счастлив, так как уже узнал драгоценные сведения. Но он спешил узнать и другие факты, которые так и хотели слететь с языка Жобера.

– Вы видели мертвую мадам Мазель? Вы дотрагивались до ее ран? Вы производили вскрытие?

– Да, повторяю вам: я производил вскрытие, следуя приказанию доктора, и писал под его диктовку рапорт.

– Весь вопрос в том, дотрагивались ли вы до ран руками?

– Да, конечно.

– И вы констатировали их важность?

– Важность раны в левом боку, которая задела легкое.

– И которая была смертельной, не правда ли?

Жобер засмеялся, пожал плечами и сказал:

– Да, по крайней мере, так утверждает рапорт. Это действительно ловкий удар, и живой человек, получивший его, конечно, не пережил бы его.

Панафье понял, что доктор готов все объяснить, а главное – доказать, что счастливцы, которых публика превозносит, очень часто должны были бы учиться у молодых докторов, и поэтому он с удовольствием ухватился за этот случай, продолжая поспешно: